Несколько раз пропускаю то, что мне говорит Алиев. Тот даже позволяет себе недовольный взгляд в мою сторону. Но быстро маскирует его дружелюбной улыбкой. Это объяснимо – я нужен ему больше, чем он мне. Вот и улыбается, держит в узде свой темперамент.
Я же смотрю за отточенными движениями Матвея и думаю о его матери. Я еще не до конца поверил в случившееся – она мне отказала! Вот так, у нее – ни кола, ни двора, но я, видите ли, недостаточно хорош, чтобы воплотить ее мечты о принце на белом коне в жизнь! Этот странный факт не укладывается в мою голову. Он просто там не помещается. Я не помню, когда понравившаяся женщина меня отвергала. Да и вообще... Было ли когда-либо подобное. Мать Артема не в счет. Ее всегда привлекали, в первую очередь, деньги. И когда их не стало, все остальное перестало иметь для нее значение.
Здесь же...
Хотя может, это ход такой? И она просто ждет, когда я буду бегать за ней, как верный пес?
– Э-э-э! Да что он творит! – вскрикивает Саба, когда Матвей пропускает удар.
Но он справляется, проводит контратаку и противнику не удается нанести ему какой-либо ощутимый урон. Да, он действительно уникален. Это чувствуется в каждом его движении. Артем вряд ли сможет с ним сравниться. Пусть мне бы этого и хотелось.
Первый раунд заканчивается. И... Начинается какая-то хрень. К рингу подбегает блондинка модельной внешности. По-моему, его девчонка. Через пару минут он отшвыривает перчатки и выпрыгивает с ринга, срывается в сторону раздевалки.
Алиев переводит на меня вопросительный взгляд:
– В чем дело, Владислав Сергеевич?
Почти сразу же Матвей, одетый, появляется в зале и вместе с девушкой убегает в сторону выхода.
Откуда я знаю, в чем?
К нам подходит директор школы.
– Что произошло? – рявкаю так, что он сереет лицом.
– Ннне зннаю, – блеет неуверенно, – Сейчас Антонов все объяснит.
Но я не собираюсь ждать Антонова. Иду вместе с директором в сторону раздевалок. На полпути встречаем тренера.
– Уволю, – шипит директор.
– А меня-то за что? Я ж вам сразу сказал, парень неуправляемый.
Дурное предчувствие, погнавшее меня ему навстречу, заставляет прекратить поток препирательств и четко спросить;
– Куда он?
Антонов разводит руками и выдает:
– Сказал, что у него мать кислотой облили.
Мне перестает хватать воздуха. Я ослабляю галстук на шее и замечаю, что к нам присоединился Саркисян. Который явно слышал слова тренера.
– Поехали, Владислав Сергеевич, – хорошо хоть ему растолковывать ничего не надо.
Садимся в одну машину.
Вот так вот, Владик, пока ты нянчился с раненой гордостью, жизнь решила вопрос кардинально. Ты, видно, запамятовал, упиваясь сытостью – она это умеет делать очень хорошо.
Только бы все обошлось. Сейчас неважными, даже нелепыми выглядят мои разборки с Олесей по поводу ребенка. Хоть десятерых пускай рожает. Лишь бы жива осталась. Лишь бы не пострадала.
Кто это мог сделать, я не сомневаюсь. Перед глазами у меня – взбешеное лицо ее бывшего мужа. А я-то о чем думал? Почему не предположил, что он вернется? Почему не оставил там людей?
Или Олеся права была, и она для меня не важна? Это просто желание что-то доказать...
Тогда почему сердце так болит? И вдохнуть невозможно?
– Тимур, у тебя телефон Матвея есть? Звони ему.
Нужно узнать, что именно случилось.
Саркисян пробует дозвониться, но безрезультатно.
– Чей отдел полиции? Звони туда.
Связавшись с нужными людьми, начбез выясняет, что Белов пытался облить Олесю серной кислотой, но вмешались прохожие. И он облился сам. Олесю на скорой повезли в больницу. Вроде бы на нее не попал.
– Тимур...
– Да, понял я уже... – останавливает меня и договаривается, чтобы ее отвезли в частную клинику.
Мы меняем маршрут, приезжаем в больницу практически одновременно со скорой.
Оказывается, что кислота на Олесю и правда не попала, но у нее сильнейший шок и угроза прерывания беременности.
– Ну вот он – твой шанс избавиться от нежеланного наследника. Пока суть да дело, несговорчивой мадаме сделают чистку, – роняет Саркисян.
– Дурак, что ли? – отвечаю я, не понимая, зачем он это говорит.
А еще руки чешутся дать ему в морду.
– Я это к тому, дорогой Владислав Баринович, что нужно ценить и беречь то, что судьба дает. Она не всегда такая добрая. Я думал, что ты в курсе.
Ругаться не хочется. Вся ситуация будто последние силы высосала.
– Тимур! Давай ты обойдешься без нотаций.
Ему перезванивает Матвей, Саркисян сообшает адрес клиники.
– Приедет? – спрашиваю, чтобы что-то сказать.
Понятно же, что приедет.
– Да.
К нам выходит врач и отчитывается – кровотечения нет, спазмолитики ввели, успокоительное будет дейстаовать пять-шесть часов. Говорит, что пока нельзя беспокоить. Становится легче. С ней все в порядке и через семь месяцев она мне родит здорового карапуза. И ко мне переедет. Куда теперь денется? Разве я ее отпущу?
– Хочешь, домой езжай, – предлагаю начбезу.
– Нет, с тобой посижу. Пока опять что-нибудь не случилось, – и через паузу добавляет, – С чего бывшего мужа понесло?
Во мне вновь скребется осознание собственной глупости.
– Он результаты узи увидел. И ему это сильно не понравилось. Я его немного помял у них во дворе. Но насколько сильно не понравилось, извини, не сообразил.
– Стареешь, – заметил собеседник, – Хорошо, что обошлось. А то сам бы себя сожрал потом.
Все-таки он знает меня чересчур хорошо.
Матвей появляется спустя какое-то время. Девушка цепляется за его руку и украдкой вытирает слезы.
Приближаются к нам, сидящим возле палаты.
– Как она? – голос звучит у парня глухо.
Сам бледный и как будто накинувший лет десять.
Хотя... После такого-то...
– Нормально. Не пострадала. Накололи уколами. Проспит еще несколько часов. Врачи сказали, не будить, – отвечаю на вопрос.
– Отец? – это уже Тимур спрашивает.
На лице Матвея ничего не отражается, когда он отвечает:
– Мертв.
– Ты, если хочешь, домой езжай. Мы позвоним, – снова обращается к нему Тимур.
Он смеряет нас скептическим взглядом:
– Я подожду.
Матвей и девушка садятся недалеко от нас. Она кладет голову ему на плечо и доверчиво жмется. Как это, когда тебе так доверяют?
