Что ж, ты не вспомнишь меня, Эмир… Но я не таюсь. Меня зовут Фулла.
И выходя от нее быстрым шагом, он не мог припомнить, называл ли свое имя…
***
И он вспомнил.
Вспомнил, как носился за ней по галактикам, сходя с ума от невозможности увидеть. Рвал на себе волосы, испытывая одну неудачу за другой. Искал ее, но находил только пепел и чужих, неродных ему женщин.
Гнался за ее призраком, смеявшимся над ним вполоборота, а он тянул к ней руки и не мог коснуться. Не мог поймать, зачерпывая жадными пальцами только воздух.
Он не знал, как она выглядит, но чувствовал, что узнает, поймет, что это она. Ему нужно было лишь приложить больше усилий. Только идти за ней, не обращая внимания на тех, кто называл его безумцем.
Он и был им. Одержимым, гнавшимся за той, что ускользала от него. И почему-то все равно верил, что ждет. Что мысленно призывает его, и эту песню он слышал через всю галактику. Тянул за ниточку в тесно переплетенном узле, надеясь, что в один день сможет его распутать. И не ошибся.
***
Не трогал никогда. Не смел касаться, потому что берег. Для себя берег. Надеялся, и в то же время и мечтать не смел. Эти ее темно-русые волосы, нежная, бархатная кожа, от случайных прикосновений к которой в нем рождалось что-то черное. Просыпался зверь, который желал обладать ею полностью. И в те моменты он отскакивал от нее, видя боль в глазах Аиши. А она все спрашивала, что сделала не так…
Дурочка… Маленькая наивная дурочка… Не понимала, что он спасал ее от себя, отворачивался, чтобы не видела черного марева в его исполосованных страстью глазах.
Она была первая и единственная, кого он по-настоящему хотел. Но не смел… Не трогал. Ждал, когда она повзрослеет. Ждал, когда она сама захочет…
И такой день пришел.
Он сбегал от нее тогда, на Харваду. Напросился вместе с Маликом, потому что не мог уже себя контролировать. С ума сходил от ее близости и думал, что это путешествие хоть немного остудит его раскаленное сознание, пронизанное только ее образами.
— Уезжаешь? — Аиша заходит в его комнату, наполняя пространство своим запахом. Запахом, от которого он глаза прикрыл и вдохнул шумно, чувствуя, как судорога по всему телу проходит.
— Да, — небрежно, через спину, заставляя себя продолжить вещи собирать. — На Харваду поеду.
Ждет, что уйдет, а она на кровать его садится, смеясь от того, что пружины ее подбрасывают.
Дура… Беги отсюда…
Но Аиша никуда не уходит, а продолжает щебетать своим звонким голоском:
— Там только вы будете? Или еще кто-то полетит?
— Целая команда, — кое-как унимает сознание и поворачивается, надевая широкую улыбку. — Познакомлюсь с расой шивари. Их женщин мало кому удается увидеть.
— Женщин? — морщит хорошенький носик, и в голосе появляются ревнивые нотки, от которых ему орать хочется.
Ревнует! Она ревнует его!
Победная мысль звенит в сознании, и он нездоровый кайф испытывает от этого понимания.
— Женщины… — растягивает медленно и небрежно. — Кто знает, может и прячут их потому, что они самые красивые на свете?
Аиша вдруг замолкает, и он резко оборачивается к ней. А ее взгляд уже потух и смотрит перед собой, на сложенные на коленях руки. Но ней розовое платье, а волосы на висках сплетены на затылке. Изящные оголенные икры открыты, а полудетские туфельки нервно отбивают такт по мощеному мрамором полу.
— Я думала… — в голосе затаенная горечь, и Эмир тут же зубы сжимает, кляня себя за то, что такой идиот. — Я думала…
— Что думала? — поддается безумному порыву, садясь на колени перед ней и заглядывая в наполненными слезами глаза. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, а в глотку словно песка натолкали.
— Думала, что тебя не интересуют другие женщины…
— П-почему Аиша?.. — голос охрип, и кажется, если она и дальше будет молчать, то у него сердце ко всем чертям разорвется. Жар в теле такой, что он боится ожоги оставить на ее нежной коже, но просто не может отцепиться от ее пальцев, переплетающихся с его.
Так близко, и так далеко… Этот болезненный кайф дурманит его сознание. Ощущение того, что Аиша так близко, спазмом сводит область паха.
Запретная, нестерпимая страсть прорывается, заставляя его презирать самого себя.
Она еще девочка… Почти ребенок!.. Даже думать о ней ему запрещено…
— Потому что ты обещал, что будешь со мной…
Поднимает глаза и его заталкивает в эти ее неоново-зеленые омуты.
Он давно пропал. Потерян и обесточен. Она поработила его. И Эмир едва ли не смеется в голос безумным смехом.
Какие женщины?.. Дьявол, он и смотреть ни на кого не хочет кроме нее.
— Как друг, Аиша, — проглатывает ком в горле, медленно расцепляя их пальцы. — Я буду рядом, как твой друг. И всегда буду оберегать тебя.
Так нельзя. Он не имеет права. Должен… Обязан уйти…
— Но что, если, — она сильнее сжимает его пальцы, не давая свободы, и он глаза закатывает, чувствуя, как начинает срывать все краны. — Что если я не хочу, чтобы ты был как друг…
— А как кто?.. — голос звучит так, словно он из-под земли говорит. По венам гуляет чистый адреналин и уши закладывает. — Кем ты хочешь, чтобы я был тебе, Аиша?.. — хриплым шепотом.
И она смотрит на него, неуверенно, чуть хмуро, все еще не отпуская пальцы, и он чувствует, как температура ее тела приближается к его собственной.
Не может этого быть… Невозможно, чтобы она его любила… Он гребаный самый счастливый дебил в этой вселенной, если это так.
— Ты будешь смеяться, — отворачивается, и он вдруг пятерней хватает ее за лицо, поворачивая обратно к себе.
— Скажи, Аиша, — хрипит, слыша, как сбивается голос. — Скажи, мне это…
Лишь на секунду в ее глазах мелькает страх. А потом она хмурится, словно принимая самое важное в жизни решение.
— Мужем, — тихо произносит она, тут же пытаясь вырваться. — Отпусти, Эмир! Я знала, ты смеяться будешь!
И она барахтается, пытаясь вырваться из его объятий, а он душит ее, сжимая руками. Правда смеется. Полубезумно, ненормально, с подкатывающей влагой к глазам, покрывая мелкими поцелуями ее лицо, волосы, руки, шепча:
— Маленькая моя… Маленькая, глупая девочка… Я никого… Слышишь… Никого у меня не будет кроме тебя… Только ты… Женюсь, Аиша… Стану… Хочу быть твоим мужем…
И до нее вдруг доходит смысл его слов, и Аиша затихает, переставая брыкаться.
Эмир понимает, что в этой шуточной борьбе они переместились, и теперь, она лежит на кровати, тяжело дыша, а он на ней
