Не сдвигаешь жопу, тогда держи его сама!
— Нельзя быть такой грубой, — выпячивает она губу.
И не двигается с места.
А в глазах предвкушение.
Бля, сколько её помню, она всегда такая была.
Ей нужна сраная драма, причём такая, как в сериале на канале «Россия». Всю дорогу выискивает, как бы эту драму в свою скучную жизнь привнести. Жизнь-то эту надо раскрашивать. Другие же способы её почему-то не интересуют.
У неё и подруга осталась всего одна. Ну как подруга… Они с ней три года тягали одного парня поочерёдно в свою постель. Чего было… Вырванные волосы, скандалы, гадалки, привороты… А потом помирились, когда он женился на бывшей однокласснице.
И вот сейчас у Наташки наконец триумф! Момент славы, можно сказать.
Это же идеально: она невинная разлучница, от большой любви дававшая по средам командированному парню сестры, залетевшая божественным чудом, не иначе, и теперь вынуждена терпеть придирки злобной брошенки.
Только драма эта интересует лишь её, а надо, чтобы включилось побольше народа. Желательно все.
Но она догадывается, что, если всплывут подробности истоков её счастливой любви, все будет выглядеть не так радужно, поэтому ссыт и пытается ковырять меня втихую, чтобы я, как единственная в курсе, проникалась и не забывала ни на минуту, кто тут есть кто. Наташа — победительница, а я — неудачница.
— Нат, — прищурившись недобро, предупреждаю я. — Будешь нарываться, я тоже молчать не стану.
Наташа собирает губы в куриную жопку, но по глазам вижу, что не удержится и будет ещё лезть.
Ну и точно.
Прижухшую поначалу, за столом её начинают раздирать, и мелкие подколки сыплются одна за другой. Тяжко Наташе. Мало того что она не пьёт, и общая тема беседы ей неинтересна, так она ещё и не жрёт, изображая токсикоз, бегает каждые десять минут к форточке.
Мужики, может, и верят, а женщины за столом косятся с удивлением, даже Наташина мама. Делаю вывод, что весь спектакль для меня.
До кучи Наташу с её пузом усадили на табуретку с торца стола. Ну, чтобы ей не приходилось каждый раз подниматься, когда мужчины выходят курить, ну и чтобы, опять же, со своим «токсикозом» могла рвануть к окну или в туалет. И, оказавшаяся на отшибе, лишённая внимания, она звереет.
Как ни маши рукой с кольцом в стиле «все булочки свежие», почему-то главная тема — мамин день рождения, а не она. Да ещё и Лосев оказывается за столом напротив меня и мешает мне наслаждаться маминой пюрешкой с солёными помидорками.
Стоит мне только начать высасывать солёную мякоть, как я давлюсь под взглядом Димы.
И добивает меня Лосев тем, что под столом пытается достать меня ногой.
Это что еще за Шерон Стоун в нем проснулась? Он серьёзно думает, что это секси?
Дима, Дима. Вот смотрю я на него: и ведь не дурак, не лентяй — нормальный парень. И экстерьер есть, и мозги, и должность, и зарабатывает неплохо, а вляпался в Наташку.
Но мне его не жалко, и дело не в предательстве. Я в целом считаю, что ответственность надо нести, и не только за ребёнка, а вообще за свои поступки. Не хер совать писюн в бабу, если боишься, что она от тебя залетит.
Разглядываю челку, падающую ему на брови, волевой подбородок, красивые губы, вспоминаю его шуточки. И вроде понимаю, что я в нём находила, а больше не торкает.
Под моим взглядом Димка мрачнеет, словно понимая, что крест я на нём поставила окончательный. Честно говоря, мне непонятно его удивление. Он меня знает хорошо и должен соображать, что крест этот поставлен сразу, как только Наташка прислала мне фото теста на беременность, сопровождаемый слезливым требованием отпустить отца ребенка к любимой.
Заметившая наши переглядывания Наташа бесится и теряет остатки сдержанности.
— Яна, а где же твой парень? Он придёт? Я от тёти Марины, — она кивает в сторону кухни, куда мама умчалась, чтобы достать торт, — слышала, вы прямо неразлучны. И хоккей, и выставки… И вот вчера даже потащился с тобой днём в консерваторию.
Перевожу тяжёлый взгляд на Наташу, но она не затыкается:
— Идеал, а не молодой человек. Как придуманный…
Мне хочется провалиться от испанского стыда за нее, одна радость, что за столом только мы втроем. Тетя и мама на кухне, отец и дядя курят на балконе. Если я сейчас поставлю ее на место, свидетелем будет только Лосев, а у него права голоса нет.
— Я его видел. Нормальный мужик, — махнув рюмку, горько говорит Дима.
— Мужик? — цепляется Наташа за формулировку. — Старый, что ли? Ян, ну не стоит так отчаиваться…
— Бергман-то? — криво усмехается Лосев.
Ого, бывший знает, кто такой Гера?
— Тот самый? — охреневает Наташа.
— Да, — поджимаю я губы, не понимая, играет ли мне на руку известность Германа.
Наташа смеривает меня недоверчивым взглядом.
— Он к тебе зубы пришёл лечить и из благодарности…
— Наташ, — одёргивает её Дима.
— Ну а что? Все знают, что он по молоденьким. Янка же не девочка уже, — не затыкается Наташка, гордящаяся, видимо, тем, что в свои двадцать четыре уже залетела от чужого мужика.
— Вот так я перевернула его мир, — огрызаюсь я.
Посмотрите на нее. Со мной только из благодарности можно, значит? Да у самой нос, как у бабы-Яги и щиколотки уродские, только дойки и есть.
Да, нет во мне ни милосердия, ни человеколюбия. Довела. Еще одно слово, и я тоже перестану стесняться испортить мамин праздник.
В тягостную атмосферу вклинивается голос папы, выглянувшего с балкона:
— Вы откроете дверь или нет? Наверное, Мирка пришла.
Точно, в пылу перепалки мы игнорируем звонок домофона.
Видимо, не придумав достойного ответа, пузатая кидается к двери. Мирка её младше и раньше ей в рот смотрела. Сейчас Наташке нужна подмога, и, скорее всего, она надеется перетянуть Миру на свою сторону.
Димка явно что-то хочет мне сказать, но не решается.
Еще бы. Все, что мог, он уже
