комнаты. Дверь была прикрыта, но не заперта. Загорский осторожно коснулся ручки и медленно-медленно потянул дверь на себя. Та скрипнула. Нестор Васильевич замер и превратился в каменное изваяние. В открывшуюся щель доносился решительный мужской храп. Подождав пару минут, Загорский снова взялся за ручку. В этот раз все прошло, как по маслу, дверь открылась, не скрипнув, и действительный статский советник бесшумно шагнул во тьму.
Это была такая же комната, как и та, которую только что покинул Загорский. Небольшой прямоугольный зал с низкими потолками, под которыми вместо окон шел узкий ряд бойниц, забранных мутноватым стеклом. Здесь, как и в спальне новичков, на лавки были брошены матрасы, застеленные серыми, много раз стиранными простынями. На простынях этих, прикрывшись тонкими дешевыми одеялами, в самых разных, чаще всего – весьма живописных – позах спали гладиаторы. Судя по всему, это были бойцы более ранних призывов.
Загорский чуть заметно улыбнулся: сегодня Фортуна явно была на его стороне. Дело было за малым – осторожно обойти спящих, заглядывая каждому в лицо, и отыскать среди них Платона Николаевича.
Выдержав небольшую паузу, в течение которой он внимательно прислушивался к храпу и сопению, заполнившему спальню, действительный статский советник двинулся вдоль лавок. Через окна-бойницы света в зал попадало совсем немного, но все же достаточно, чтобы худо-бедно осветить лица спящих.
Первый из гладиаторов явно не подходил под описание Платона Николаевича. Это был носатый брюнет ближе к сорока, издававший своим носом такие фиоритуры, что у человека более чувствительного, чем Загорский, наверняка заложило бы уши.
Второй был помоложе, но тоже совершенно непохожий на сына тайного советника. А вот с третьим вышла закавыка. Он укутался в одеяло так, что разглядеть его лицо было совершенно невозможно. Загорский постоял несколько секунд в раздумье, соображая, как бы открыть лицо неизвестному гладиатору, не разбудив при этом ни его, ни его товарищей. Наконец он осторожно протянул руку к одеялу, но, вместо того, чтобы попытаться его стащить, наоборот, мягко и очень аккуратно прижал к лицу гладиатора. Спустя несколько секунд из-под одеяла раздался странный всхлип, и спящий, который начал задыхаться, не просыпаясь, сам сдернул одеяло с головы.
Загорский успел увидеть светлые волосы, знакомый греческий профиль, чуть скошенный подбородок… Однако черт лица разглядеть он не успел – от двери раздался знакомый ехидный голос:
– Так-так-так, и что это мы тут делаем?
Нестор Васильевич мгновенно обернулся.
На пороге комнаты темнела коренастая фигурка папаши Боссю, за его спиной, словно утес, высился его верный Иероним. Разбуженные голосом хозяина, гладиаторы стали поднимать растрепанные головы от подушек, спросонья таращась в ночную тьму.
– Я спрашиваю тебя, Ковальский, что ты тут делаешь? – голос Боссю перестал быть ехидным, в нем отчетливо прорезался гнев.
– Я… перепутал комнаты, – быстро отвечал Нестор Васильевич.
– Значит, перепутал комнаты? – эхом отозвался Боссю. – А ну-ка, иди сюда…
Загорский, Боссю и мрачный Иероним вышли вон из спальни и оказались в коридоре. Глаза Боссю горели в полутьме желтым светом, словно глаза тигра в индийских джунглях.
– Скажи мне, Ковальский, как ты мог перепутать комнаты? Может быть, ты лунатик и ходишь по ночам, не помня себя?
Загорский с неудовольствием подумал, что это была бы хорошая версия, но после того, как ее выдвинул сам Боссю, брать ее на вооружение было поздновато.
– Я не лунатик, – сказал он. – Я вышел на улицу, в отхожее место, потом вернулся назад и тут оказалось, что я перепутал спальни.
Боссю несколько секунд, не мигая, глядел ему в лицо.
– Сдается мне, Ковальский, что отхожее место тут не при чем. Сдается мне, что ты здесь шпионишь. А я, видишь ли, терпеть не могу шпионов…
Загорский только плечами пожал. Какой он шпион? Что он мог тут разведывать?
– А это ты сам нам скажешь, – отвечал распорядитель. – Но не сейчас. Чуть позже, утром.
И он выразительно кивнул Иерониму. Тот крепко взял Нестора Васильевича за плечо своей чудовищной дланью и повел вперед. Спустя десяток шагов он остановился, повернул направо, открыл невысокую дверь и втолкнул туда Загорского.
Внутри было совершенно темно.
Спустя секунду за дверью загремел запираемый замок, и сделалось тихо. Загорский сунул руку в карман и вытащил оттуда зажигалку[12]. Щелкнул ею, и бледный трепещущий огонек осветил тесные серые стены и совершенно пустое помещение. Очевидно, это было что-то вроде карцера для провинившихся гладиаторов, здесь не было даже табурета.
Действительный статский советник погасил зажигалку и задумался. Несмотря на то, что он попался, все же кое-чего добиться ему удалось. Он был почти уверен, что светловолосый гладиатор, прятавшийся под одеялом, и был Платоном Сергеевичем, которого они безуспешно разыскивали все то время, пока жили в Монако. Если это так, можно считать, что миссия его наполовину выполнена. Очевидно, найдя сына тайного советника, он выйдет и на след украденных им документов.
Но прежде неплохо бы вскрыть двери в его импровизированном узилище…
К несчастью, замок в двери был навесной, а не врезной. Врезной замок можно было бы попробовать отомкнуть изнутри или, на худой конец, попытаться выбить дверь. С навесным замком все обстояло гораздо сложнее. Можно было бы и тут попробовать выломать дверь, однако поднялся бы шум, прибежала бы охрана во главе с Иеронимом, Загорского, чего доброго, и вовсе бы связали, а это в его планы никак не входило.
Что ж, оставалось только ждать. А пока суд да дело, можно попробовать выспаться. Но, разумеется, не на полу, в щель из-под двери сильно дует. Выспаться можно, просто прислонившись спиной к стене, примерно так, как спят слоны или лошади. Разумеется, техника стоячего сна была доступна далеко не каждому статскому или даже тайному советнику, но Нестор Васильевич владел ей весьма недурно.
Если спустя пять минут в карцер заглянул бы Иероним или папаша Боссю, они были бы не на шутку удивлены: победитель сегодняшнего гладиаторского турнира спал глубоким сном, прислонившись спиной к неровной неоштукатуренной стене…
* * *
В карцере Загорскому пришлось провести чуть больше времени, чем он рассчитывал, а именно, ночь, утро, день и почти весь вечер. Из заключения его выпустили только перед началом представления.
– Я посмотрел твой паспорт, Ковальский, – сказал мэтр Боссю, хитро щуря глазки. – Там написано, что ты голубоглазый блондин тридцати лет. Но тебе явно не тридцать, ты седой и глаза у тебя карие с прозеленью. Что скажешь на это?
– Скажу, что у всех свои тайны, – отвечал Нестор Васильевич. – Мой паспорт к вам отношения не имеет, просто мне пришлось очень быстро убегать от полиции, и я взял первый попавшийся.
