Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
class="p1">— Я не стану принимать вашу веру, не стану кланяться ни вашим Шаффарратам, ни вашему хартугу. И уж тем более не стану учить харратов сражаться. Вы режете мой народ.
Хартуг что-то сказал, толмач обернулся на него, спешно поклонился и вновь заговорил с Вердом:
— Когда ты передумать — скажи.
Шурви, стоявший за хартуговым плечом, вытащил из-за пояса пятихвостую плеть, тряхнул ею, и она мелко зазвенела: каждый её хвост оканчивался крючком или острым грузиком.
— Мы пороть тебя, пока ты передумать, — голос толмача звучал обычно, даже дружелюбно, без малейшей угрозы. — Пороть по спине — кожа лопаться, кожа отходить лохмотья, но кости не ломать. Кости не ломать, чтобы ты учить шурви. Кости не ломать, но боль терпеть много. На раны — солёное. Пить — солёное. Так, пока ты передумать. Что ответишь?
Верд сглотнул подступивший к горлу ком.
— Я не приму вашу веру и не стану ни кланяться вашим богам и вождям, ни учить вас убивать мой народ, — процедил он.
— Тогда мы тебя пороть. Пока ты передумать. Кожа лопаться, мы на твои раны — солёное, мы…
— Выбираете за себя сами, — перебил его Верд. — И я за себя — тоже. Я не передумаю.
Толмач недовольно поджал губы, глянул на двоих шурви, держащих Верда за предплечья, что-то им приказал и пошёл вслед за хартугом к его повозке.
Шурви связали Верду руки и грубо толкнули, но не к кибитке лекаря, а к другой, поджидавшей недалеко от Хашруна. Там не оказалось ни шкур, ни покрывал — голые доски и столб, к которому привязали руки Верда. Сверху кибитку обтягивала ткань, но вовсе не для того, чтобы пленника не палило солнце. Скорее — чтобы он не видел путь, которым его везут.
Первый раз человек с плетью пришёл в сопровождении толмача, когда они прилично отъехали от Хашруна.
— Передумать? — спросил толмач и получил отрицательный ответ. — Тогда пороть, — кивнул он харрату с плетью.
Верд стоял на коленях, связывающая его запястья верёвка была пропущена через кольцо на столбе, прибитом к задней стенке повозки. Кольцо это крепилось так, чтобы пленник на своих коротких путах не мог ни встать, ни лечь.
Харрат подошёл ближе, постукивая рукоятью плети по ладони. Верд смотрел прямо перед собой, на столб, к которому был привязан, но рассредоточил зрение, чтобы видеть то, что происходит на его границе. Если погружаться в молитвенное сосредоточение с открытыми глазами — то именно так. Техника для боя, а не для тихой молитвы. Харрат ещё не успел занести плеть, а угол зрения Верда расширился настолько, что он видел даже то, что происходит у него за спиной — будто не своими глазами, а немного сверху и замедленно, как во время боя.
Он видел, как харрат взмахнул плетью. Как два её хвоста переплелись и сцепились крючками, и как они расцепились перед самым ударом. Как все пять полоснули его по спине. Как острые каменные грузики разбили кожу, как крючья вонзились в неё и пропороли, отрывая лоскуты плоти. Как взбрызнули вверх и в стороны рубиновые капли, и каждая из них вращалась в воздухе маленькой, мерцающей в рассеянном свете сферой. Видел, как дугу из таких же капель, но поменьше, оставляет за собой в воздухе следующий взмах плети и как они оседают на его волосы, на шершавые доски кибитки и на меховую харратскую жилетку. Верд видел всё, но не чувствовал боли, — лишь тонкий звон в ушах и медленные, слишком медленные удары сердца.
— Передумать? — спросил толмач после трёх ударов.
— Нет, — выдохнул Верд. Голос его звучал странно.
— Тогда ещё приходить, ещё пороть! — кивнул толмач и покинул кибитку. Следом ушёл и харрат с плетью.
Спустя время последний вернулся, но уже с кувшином. Медленной струйкой начал лить на раны Верда что-то мутно-зеленоватое, и вряд ли это был заживляющий травяной настой. Но Верд по-прежнему пребывал в глубоком молитвенном сосредоточении, и боли почти не ощущал.
— Стойкий воин, — говорил ему на третий день пыток толмач. — Стойкий и глупый. Зачем боль, когда есть богатый шатёр, сытая еда и красивая женщина? Зачем раны, а не дары?
— Потому что раны заживут, дары и блага иссякнут, жизнь оборвётся, а у предательства нет срока. Если ты предал, это навсегда, — ответил Верд.
Толмач не понял его ответа, но уголки губ приподнялись в змеиной улыбке — ему понравилось, как хрипит голос Верда, как тот задыхается на каждом слове, как хватает воздух пересохшими, растрескавшимися губами. Он стойкий, но даже он так долго не протянет — сломается. Сломается и сделает то, что хочет от него хартуг. Верд это понял. Понял и скрежетнул зубами: скрывать своё состояние долго не выйдет, а если харраты почувствуют его слабину — не отступятся, продолжат терзать, пока он не согласится на их условия. И, конечно, уже не позволят ему просто так умереть.
Не выходило и долго пребывать в глубоком молитвенном сосредоточении: не хватало ни опыта, ни силы аруха. На второй день без пищи и воды он уже чувствовал удары плетью, пусть и не во всей их силе. И чувствовал боль от зелёной жижи, которой поливали его раны. Но больше всего его мучила жажда. Нетрудно сосредоточиться, сидя на заднем дворе Варнармура, когда тебя ничего не беспокоит, разве что дождь. Но когда ты весь превращаешься в жажду пополам с болью, сосредоточиться ой как непросто. И это сосредоточение вычерпывало его силы вместо того, чтобы наполнять ими. «А у Каннама получалось! — думал Верд. — Получалось даже несколько лет назад, когда он был младше меня».
На четвёртый день жажда стала невыносимой, боль развернулась в полную мощь, а молитвенное сосредоточение уступило место полубеспамятству.
— Тебе пить? — спрашивал харрат с плетью, предлагая кувшин всё с той же зелёной жижей, и на пятый день Верд уже не смог отказаться. Жижа оказалась настолько солёной, что защипало дёсны, а язык и нёбо начали гореть. Верд сделал несколько глотков, закашлялся и при каждом движении раны на спине как будто лопались вновь. Он обвис на своих путах, не доставая грудью до пола кибитки. Исчерпались силы, иссякло сосредоточение, и даже полубеспамятство его оставило: все внутренности обугливала жажда и зелёное питьё, лишь её усиливающее; на спине вновь и вновь рвалась плоть, которую глодали крючья на конце плети, с каждым разом рассекая всё глубже, выгрызая всё больше, и льющаяся сверху жижа продлевала эти ощущения до следующей пытки; выкручивались суставы рук и горели огнём жилы, не в силах удерживать привязанное тело. А деловитый голос толмача постоянно спрашивал: «Передумать?» и предлагал пить, что делало мучение ещё невыносимее.
На излёте седмицы Верд уже не смог
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105