— Макс, присядь тут со мной. Люк, пожалуйста, принеси айфон Макса. Он должен быть в кармане шортов.
Макс садится рядом с Карен и обнимает ее за шею.
Карен вспомнилось, как она обнимала Кейси в больнице пять лет назад. Впервые с тех пор, как дочке исполнилось пять или шесть. Обнимать своего ребенка — это было приятно. Дети мягкие. Теплые. Чувствуешь, как бьется их сердце. Там, внутри.
— Я теперь навсегда ослеп? — спросил Макс.
— Нет, солнышко, — сказала Карен. — Зрение восстановится. Все будет хорошо. Скоро весь этот ужас закончится, и ты вернешься домой.
Макс сидел, положив голову Карен на грудь. Он был совсем большой мальчик — еще не юноша, но уже почти.
— Я совсем не имел в виду то, что сказал.
— А что ты сказал?
— Что мне все равно. Насчет мамы. Потому что мне не все равно.
— Я знаю, Макс.
— Она просто уехала, бросила нас. Как же так можно… думаешь, что человек тебя любит, а он берет и бросает тебя, как будто ты для него — ничто?
— Так часто бывает. Такая вот у людей темная сторона.
— Я ужасно по ней скучаю, а она даже не отвечает на мои письма. Притворяется, что не знает, как работать с электронной почтой. А потом отправляет мне эсэмэс совершенно случайно. Перепутала номер. Пишет, что ей замечательно отдыхается на пикнике. Хотя сама в это время обещала прийти на концерт к сестре. Сестра играет на скрипке.
— На скрипке? Моя дочка тоже играет на скрипке.
— Правда?
— Да. Ей пятнадцать. Сейчас она гот. Я боялась, что она бросит скрипку. Потому что это не круто, или как там у них говорится.
— Не понимаю я этих готов.
— Я тоже. Когда я была в ее возрасте, у нас выбор был небогатый: либо ты популярен среди своих сверстников, либо непопулярен. А сейчас у детей столько всего: будь кем хочешь.
— Как вас зовут?
— Карен.
— У меня кожу жжет, Карен. И все болит.
Карен едва не расплакалась, но все же сдержалась.
— Знаешь, Макс, вчера я взяла сандвич в «Сабвее». Но не такой, какие беру всегда. Другой хлеб, другой соус, другие приправы. Взяла с перцем чили и огурцом.
— И что?
— И когда я его ела…
— Да?
— У меня было стойкое ощущение, что я ем не свой сандвич, а чей-то чужой. У него даже вкус был чужой.
Макс улыбнулся:
— Смешно.
— Так вот скажи мне, Макс, почему яйца по вкусу совсем не похожи на курицу? И почему на светофорах загорается зеленый и красный свет, но при этом у нас как-то не возникает ощущения Рождества?
Макс фыркнул от смеха.
— Кажется, я слегка опьянел. Это джин?
— Это водка.
— Я уже напивался пьяным.
— Правда?
— Меня тошнило. И голова жутко кружилась. Неприятное ощущение. Виски и мятный ликер. У моего друга Джордана, у него дома, в подвале. Но сейчас все по-другому. Знаете, чего мне хотелось?
— В каком смысле хотелось?
— Что я хотел сделать прежде, чем умереть.
— Макс, не надо так говорить.
— Я хотел, чтобы меня застрелили.
— Что?!
— Но не совсем застрелили, а так, чтобы я выжил. И получил бы права, и купил бы машину, какую-нибудь антикварную развалюху 1990-х годов, и прострелил бы в борту пару дырок. Потому что это действительно круто. Покруче, чем просто купить «мустанг» или какой-нибудь «ягуар». — Лицо Макса светилось таким неподдельным воодушевлением, как будто ему было шесть лет и Карен разрешила ему слизать шоколадный крем с венчика электромиксера.
— Я пьяный, — сказал Макс.
— Да, есть такое дело.
— У меня все тело горит.
— Потерпи, солнышко. Скоро пройдет.
— Я не знаю, где папа с сестрой.
— Я не знаю, где дочка. Но знаю, что с ней все будет хорошо. И ты не волнуйся. Ты их найдешь.
Люк вернулся в подсобку:
— Вот айфон.
— Дай его мне, Люк. — Карен взяла телефон. — У моего босса такая же модель. Может, посмотрим твои фотографии, Макс?
— Я все равно их не вижу.
— Ничего. Я сама буду смотреть и задавать тебе вопросы, хорошо?
— Хорошо.
Карен нашла меню изображений и вывела на экран фотографию папы и сестры Макса у выхода на посадку.
— Это вы в аэропорту. Ты сам откуда, Макс?
— Из Калгари.
Карен прокрутила несколько фотографий.
— А как зовут твою сестру?
— Хитер. Имя из восьмидесятых. Маме очень нравилось.
Еще через несколько снимков Карен нашла и свои фотографии: две были сделаны, пока она не замечала, что ее фотографируют, а на третьей она показывала Максу средний палец.
— А вот тут у нас…
— Вы нашли свои фотографии, да?
— Да, нашла. — Последняя фотка и вправду получилась забавной. В точности, как Карен себе представляла. Она улыбнулась. Она чувствовала, что Люк стоит у нее за спиной. Совсем близко. Пока они были в подсобке, Люк почти все время молчал, но Карен постоянно ощущала его присутствие. Она уже очень давно не испытывала ничего подобного: когда человек, находящийся рядом, придает столько сил и уверенности. Собственно, так было лишь в первые годы замужества.
Макс сказал:
— Задержите дыхание.
— Что? Задержать дыхание? — озадаченно переспросила Карен. — Зачем?
— Просто сделайте, как я прошу. Пожалуйста.
Карен задержала дыхание, и Макс тоже.
А потом Макс сказал:
— Знаете, я подумал, что, если мы все замрем и даже не будем дышать, мы сможем остановить время. И оно остановится навсегда.
— Ты правда так думаешь?
— Да.
Карен посмотрела на Люка, и тот ответил ей взглядом: «Почему бы и нет?» Он сел рядом с Карен и взял ее за руку. Они сидели, все трое, не шевелясь и не дыша, пытаясь остановить время. И на какую-то долю секунды время действительно остановилось. «И что с того? — думала Карен. — Можно хоть тысячу раз остановить время и запустить его вновь, и все равно мы не станем мудрее, потому что мы все — абсолютные пленники времени. Может, пока я продумывала эту мысль, время остановилось на миллиард лет. Но я об этом не знаю. И никогда не узнаю».
Карен посмотрела на Люка. Их взгляды встретились, и Карен поняла, что теперь они с Люком связаны навсегда. А потом свеча погасла, и стало темно — темно, как в узком пространстве между двумя простынями.
