я уже заработал. А лишних мне не надо. В данном случае поговорка «Овчинка выделки не стоит» оченно к месту.
Его предостережение почему-то легко отскочило от меня. Рейс действительно оказался богатым на всякие каверзы. В Александрии мы с трудом избавились от груза — разносортного листового металла. По всем признакам груз был неликвидный, вытянутый из тьмы тогдашнего российского хаоса. Покупатели, сменяя друг друга, кривили лица, долго раздумывали, но наконец-то один из них избавил нас от неликвидных листов стали. Поэтому в Грецию мы шли с пустыми трюмами.
Переходы в балласте хороши на спокойной воде. Но на волне гребной винт начинает оголяться, из-за чего постоянно возникает сильная вибрация корпуса, поскольку главный двигатель резко набирает обороты. А специальный топливный регулятор не успевает их гасить. Это примерно то же самое, если ехать на автомобиле, постоянно то выжимая газ, то сбрасывая его. Пустое судно при этом содрогается всем корпусом. Поэтому все балластные танки пришлось заполнить водой. Однако и это не спасало ситуацию.
В Эгейское море мы зашли на относительно спокойной воде. Ближе к ночи оставили по правому борту большой протяжённый остров Лесбос, из-за которого вдруг выплыл невероятных размеров бордово-кровавый диск луны, похожий на кровавый глаз Вселенной. Словно сама Вселенная надменно-пристально следила за нашим передвижением по глянцевой поверхности древнего моря. Жуть пробирала от этого взгляда, и холод проникал в сердце, растекаясь по жилам.
С нехорошими предчувствиями я спустился в кают-компанию. Там по телевизору показывали новости из Греции. Север страны захватил неистовый ураган, в лохмотья треплющий прибрежные пальмы, опрокидывающий торговые киоски, атакующий плотными снежными зарядами землю древних аргонавтов. Было понятно, что грядёт нечто сулящее беду.
Наш старпом Валерий предложил капитану зайти в подветренную часть Лесбоса, пока позволяла обстановка. Как всегда перед ураганом, на море возникло напряжённое затишье.
Капитан долго думал, потом долго мычал и наконец сквозь зубы процедил:
— Авось пронесёт…
Ту же самую фразу он произнёс ранее и в Петербурге, когда новоявленный владелец судна требовал ускорить погрузку, чтобы успеть попасть в караван на выход из морского канала. Листы прокатного металла уже покоились на дне трюма. Оставалось только заклинить их, иначе при бортовой качке они разнесут корпус, сместят центр тяжести и вообще перевернут пароход.
Перед самым отходом, стараясь угодить торопливому хозяину, капитан ещё раз взглянул на груз, задумался, помычал и, махнув рукой, изрёк:
— А может, пусть так и лежит? Авось пронесёт…
— Ещё как пронесёт, Борис Иваныч, — подтвердил Валерий, — обдрищетесь, когда борт под крен вот той железякой пробьёт и оверкиль[37] сделаем.
— В караван тогда не успеем, сутки потеряем, — забубнил капитан.
— Я вас не понимаю, Борис Иваныч, вы что, хотите на тот свет экипаж отправить? Учтите, владельцу на всё наплевать. Он страховку получит, а нашими контрактами задницу подотрёт. Вы их читали, когда подписывали? Там сплошная липа. Ни один суд не посчитает их за документ. Короче, я за экипаж не отвечаю, я отвечаю за груз. И пока мы его не закрепим, от причала не отойдём. Это я вам гарантирую. А остальное — дело ваше.
В преддверии урагана уже в Эгейском море Валерий повторил то же самое:
— Смотрите, дело ваше. Я отстоялся бы в закрытой бухте. Судя по силе ветра, ураган должен пройти быстро.
— Да всего-то и остался ночной переход, — возразил капитан, — проскочим, как пить дать.
— Здесь вы принимаете решение, моё дело курс проложить.
По проложенному курсу мы шли до двух ночи. Море к этому времени разошлось не на шутку, и мой предвахтенный сон был зыбок и тревожен. От сильной бортовой качки пришлось перелечь на диван и распереться ногами и головой в переборку. С койки временами просто скидывало.
Когда на короткое время я погрузился в забытьё, дверь в каюту распахнулась.
— Серёга, вставай на… — послышался взволнованный голос стармеха, — труба лопнула!
Похоже, это была уже реальность. Какая труба? И при чём тут я? Но раз будят на… — значит, что-то серьёзное. Вставать на причинное место мне ещё ни разу не приходилось. Поэтому я тут же вскочил на обе ноги, быстро влез в робу и спустился в машинное отделение. То, что я там увидел, напоминало финальную сцену из бессмертной шекспировской трагедии «Отелло». В роли Отелло выступал наш второй механик. Его лицо было покрыто чёрным лоснящимся «гримом» — отработанным машинным маслом. А сам он, лёжа на пайолах, обнимал и душил, как Дездемону, горло толстенной трубы. Выпученные глаза новоиспечённого Отелло с ужасом смотрели на нас.
— Жё-па! — закричал он обречённо с каким-то нарочитым французским прононсом.
Это был крик возопившей души.
— Сейчас масло всё выгонит, и двигун[38] заклинит! Сил моих нет уже держать. Труба, чай, не баба. 80 градусов всё-таки, а не 36 с половиной.
Дед немедленно связался по внутреннему телефону с капитаном и запросил добро на остановку двигателя.
— Какая остановка на… — закричал капитан в трубку. — Нас уже при среднем ходе дрейфом сносит с курса. Не выгребаем. Того и гляди на остров налетим. Здесь их всюду налеплено, как тараканов на холодной сковородке.
— Значитца, так, — ультимативно отрезал стармех, — через две минуты не остановимся — вызывай спасательный буксир, и в ремонт. Оплавим вкладыши, задерём втулки, тогда главный двигун можешь на лом сдавать.
— Какой буксир в такую погоду?! — заорал капитан. — Мы сами в лом превратимся, если хода не будет! Здесь всё море каменными пнями уставлено.
— Опять повторить?! — тоже заорал Дед. — Минута прошла. Масло в системе на нуле.
— Ну тогда молитесь Николе Угоднику, — пробубнил капитан в трубку и поставил главный на «стоп».
Двигатель тут же замолк. И второй механик с осознанием выполненного долга отвалился от своей «Дездемоны».
— Герой, — заключил Дед, — дал машине ещё пять минут подышать. А кому это нужно? Всё равно стопорить. Минута туда, минута сюда, роли не играет. Но за службу благодарю. Обещаю представить к ордену Сутулова, если выберемся из этой передряги.
Второй механик, отирая лицо ветошью, допытывался:
— Чего делать-то будем? В трубе свищ. Варить надо. А система маслом заполнена. Тут и взорваться можно.
— Взорваться не взорвёмся, — возразил Дед, — но если сваривать прямо на месте, полыхнёт точно. Надо снимать. Здесь как раз Y-об-разная развилка, вот эти «штаны» мы сейчас и снимем.
В это время судно развернуло лагом к волне, ветром заложило на левый борт, создав устойчивый крен градусов в тридцать, и понесло по воле волн, как пустую консервную банку.
Довольно быстро мы вытащили дефектный узел, действительно напоминающий штаны водолаза или большую букву Y. В машину спустился капитан.
— Ну что? — произнёс он, держась
