дальше съехать с тракта, и уже просёлочной дорогой вдоль реки двигаться к Конту.
— Как уйдём с тракта, остановимся на ночёвку, и всё обсудим, — описал Тиск ближайшие планы.
Люди разошлись, и караван наконец-то двинулся.
Лошадь под Тиском вела себя нервно, норовя сбросить незнакомого и не очень опытного всадника и это ей почти удалось, но подъехавший Костуш, положил руку ей на шею и дав небольшой импульс успокоил. После чего лошадь пошла мерным, ровным шагом, свесив голову и больше не взбрыкивала.
— Ловко у тебя получается, — заметил Тиск.
Костуш отмахнулся от похвалы, и, продолжая ехать рядом, спросил:
— Барон превратил Здоровяка в раба — разве так можно? Разве здесь за такое не наказывают?
— По законам королевства, конечно, это преступление, но барон хозяин на своей земле. Кто чего докажет? Своё клеймо поставил, бумагу, что купил раба у кого-то, состряпал и всё! Да и бумага не нужна, если есть недавно умерший раб.
Бывали случаи, когда таких вот, бесчестно заклеймённых, пытались вытащить родственники, обращались к герцогу и тот заступался, но не часто…, заступался не часто.
— А меня, как собирались в раба превратить, да ещё и сразу продать?
— Так, чего здесь хитрого? Клеймо, на всякий случай, приказчик всегда с собой возит. Заклеймили бы тебя уже сегодня, а на рынке у них свои люди, — помогут бумаги выправить. Так что, не будь ты Древоходцем, может уже завтра, ехал бы в другой клетке в Конт, а дальше — весло ворочать на галерах.
— Так просто? — удивился Костуш.
— А чего сложного? Труднее тёлку ворованную продать: у тёлки всегда хозяин есть, искать будет. А нас с тобой — пришлых, кто искать будет?
— Слушай, вот думаю: зачем вам убивать людей барона? Поставьте им клеймо и продайте в Канте. На рабов бумаги-то у вас есть?
Тиск некоторое время ехал молча, а затем произнёс:
— Злоба ум-разум застила! Очень уж хотелось своими руками…. Но ты прав — зачем убивать? А в Конте у меня ещё по прошлой, свободной жизни, знакомства остались. Я там смогу их продать на галеры и даже без бумаг.
Как сегодня вечером на стоянку встанем, костёрчик разожжём… Ты говоришь они ближе к ночи очнуться?
— Где-то так, — ответил Костуш.
— Вот как очухаются, в себя придут и начнём клеймить.
— А чего пока без сознания не заклеймить? Всё бы спокойней прошло.
— Тебя не клеймили, и ты не понимаешь! Меня клеймили три раза, а здесь…, — Тиск махнул рукой себе за спину, — вон сзади идут, — кого пять, а кого и шесть раз. А эти, баронские дружинники, людей хватывали в рабов превращали. Надсмотрщики, почти все, и клеймили сами, и потом издевались.
Да, клеймо больно, но больнее, страшнее другое — тебя превращают в скотину. Пусть теперь и они почувствуют! Хорошо ты подсказал!
Справа к тракту, одна за другой, стали примыкать просёлочные дороги, по которым подходили люди и повозки, всё больше и больше заполняя дорогу.
В основном, все поворачивали к городу Булун, где завтра намечалось открытие большой ярмарки, поэтому многие вели скот и рабов, но не только: ехали и повозки, заполненные мешками, корзинами и кувшинами всевозможных видов и размеров.
По одной из таких второстепенных дорог, на тракт выехал небольшой закрытый экипаж с сопровождением из четырёх всадников.
Они быстро обогнали колону, возглавляемую Костушем с Тиском, но затем один из всадников притормозил и сравнявшись с ними, поприветствовал.
Ответив на приветствие, Тиск спросил, что уважаемого заинтересовало. Незнакомец ответил, что его внимание привлекла девочка, сидящая, на козлах рядом с погонщиком быков, и не желаем ли мы её продать?
Тиск с Костушем, одновременно обернулись, и посмотрели на повозку. На передке, с одной стороны от возницы сидела женщина с младенцем, а с другой девочка. И женщина и девочка, с одинаковым выражением безнадёжности на лицах смотрели вниз, под копыта быков.
Выбравшись из клетки, Костуш про них забыл, и всё же кто-то проявил заботу, усадив на козлы.
Тиск собрался было что-то ответить «покупателю», но Костуш его перебил, сказав, что дескать все рабы проданы, и они просто должны доставить их к новому хозяину.
Мужчина отъехал, оставив Костуша в раздумьях о дальнейшей судьбе девочки и женщины с ребёнком.
— Как ты собираешься с ними поступить? Ты их в Конте продашь в рабство? — спросил Костуш, обращаясь к Тиску.
Тиск, не уточняя о ком идёт речь, ответил:
— Я никого против их воли не собираюсь отправлять обратно в рабство, кроме, конечно, баронских прихвостней. Мне главное, уплыть на родину, а тащу всех за собой, чтобы не разбежались — обязательно найдутся охочие выслужиться перед бароном, постараются побыстрее добраться и сообщить.
Мне же в Конте нужно время всё распродать и подыскать подходящее судно.
Ответ Тиска, Костуша не успокоил, и он задумался, как сможет помочь, хотя бы этим троим несчастным, считая за третьего младенца.
— Слушай, — обратился он к Тиску, — а ты сможешь точно мне сказать, где вы остановитесь на ночь.
— Я много, где плавал, много повидал: страны, города, но в этих местах никогда не был. Три года здесь рабом, — считай за решёткой, а в «бегах» так далеко не забирался. Мне Здоровяк объяснил: вдоль реки идёт дорога бурлаков. Съедем на неё и будем искать место для ночёвки.
— Может ночью, или под утро я подъеду и заберу их, — сказал Костуш, кивнув на девочку и женщину с ребёнком.
Тиск в ответ равнодушно пожал плечами.:
— Да хоть всех баб забирай!
— Остальные все взрослые, могут о себе позаботиться, а эти как?
— Всем не поможешь и всех не спасёшь! — со вздохом произнёс Тиск.
Вереди показались стены города и прежде, чем расстаться с караваном, Костуш решил переговорить со Здоровяком.
Когда он к нему подъехал, Здоровяк по-прежнему молча смотрел вперёд.
Костуш стал ему объяснять, что постарается к ним ещё вернуться: возможно ночью, или утром — точно сказать не может. С собой он привезёт деньги и отдаст Здоровяку.
Услышав про деньги, Здоровяк, повернулся и посмотрел на Костуша. Впервые в его взгляде промелькнули какие-то эмоции.
— Зачем деньги? — коротко спросил Здоровяк и отвернулся.
— Я хочу, чтобы ты позаботился о девочке и женщине с ребёнком, куда-нибудь их пристроил.
— Тиску, значит, не доверяешь? — Здоровяк опять посмотрел в глаза Костушу.
— Тебе доверяю больше, — ответил Костуш.
— Ты знаешь: я поклялся убить барона и вытащить из рабства жену — сейчас это для меня всё, но ты меня освободил, тебе я должен, и я постараюсь выполнить твою просьбу. Может, если им помогу, бог мне поможет.
Костуш
