усмотрению, но всё равно эти скромные работящие люди считали хозяином Давида и вели себя соответственно.
Ужин ожидаемо прошёл в тишине. И только когда Давид унёс на кухню грязную посуду, а вернулся с документами, Алекс нарушила молчание.
— И что это? — кивнула она на папку. И усмехнулась, когда он сел. — Только не говори, что брачный договор.
— Я настолько предсказуем? — улыбнулся Давид, не торопясь передавать ей документы. — Боюсь, тебя разочаровать, но я тоже знаю, что ты сейчас скажешь.
Глава 46
Алекс скептически изогнула бровь, мол, ну-ну, жги!
— Я не буду это подписывать, — тоненьким голоском пропищал Давид, а потом спросил своим обычным голосом: — Угадал?
Она фыркнула как кошка. Угадал.
— Не волнуйся, договор ещё не готов, юристы над ним работают. У тебя будет время всё с ними обсудить. С ними, не со мной.
— Тогда что у тебя в руках? — она явно была заинтригована.
— То, что я и обещал. К слову, я всегда выполняю свои обещания.
— Господи, как ты любишь хвастаться, — скривилась она.
— А что? — прищурил он один глаз, словно прицелился. — Подмывает поспорить? Опровергнуть мои слова? Я не всегда выполняю обещания? Не всегда добиваюсь цели? Какое из этих утверждений тебе не нравится?
— Да любое, Давид. Это… — она выдохнула, — словно и правда хотела ему объяснить. — Это твердолобость. Или упрямство. Как ни назови, черта характера, которая хороша в меру. Она лишает тебя гибкости и манёвренности, если хочешь.
Что такое манёвренность Давид понимал, как никто.
— Ты поступаешь так, как от тебя ждут. И это делает тебя предсказуемым, а значит, управляемым. Тебя легко спровоцировать и получить в ответ именно те действия, которые надо.
Давид склонил голову набок, словно только что увидел эту девчонку, что завтра станет его женой и носит под сердцем его ребёнка.
Сейчас у него в голове звучал странный вопрос: а она ещё за них или уже за меня?
Потом вспомнил, что да, они же заключили соглашение, некий союз, объединились, собственно, именно поэтому у него в руке эта папка, но всё, что он слышал от неё в комнате, всё, что она говорила сейчас было не про соглашение.
А он слышал каждое слово: про то, что она не такая, как он хочет её видеть, про его баб и детей и понимал откуда растут ноги у этих претензий, про то, что отцу на неё плевать. Он даже отчасти был согласен, но он был так зол, а она так отчаянно язвила, что Давид никак не мог заставить себя остановиться.
«В своё оправдание хочу сказать, что на чёртов поджог, я, например, не отреагировал» — мысленно ответил он.
Хотя хотел. Даже лично поговорил с теми клоунами, что его устроили. Они бубнили как под копирку: «не знаем, кто заказал», «чувак, которому они задолжали, сказал: устроите поджёг, долг спишу», «мы подожгли — он списал», «а имя чувака не спрашивай — нам жизни дороже».
Начальник службы безопасности предлагал надавить, но Давид не стал. Ясно было одно — это не Квятковский, а врагов у Давида и без того хватало.
— Вылезут сами, — ответил он безопаснику. — И в следующий раз пусть изъясняются яснее. А то ходи гадай: кто, зачем, что хотели сказать? Что за люди пошли, везде дилетанты, нагадить и то по-человечески не умеют…
— Я бы назвал это иначе, — ответил Давид Алекс. — Верность данному слову, а не упрямство. Не думал, что нынче это не в моде.
Она вздохнула примиряюще. После ужина они оба выдохлись, да и ссорились, наверное, по привычке.
— Давай свои бумаги, — протянула руку Алекс. — Что там у тебя?
Давид хотел объяснить, но потом решил, что лучше посмотрит за её реакцией, вдруг всё это для неё не новость, и протянул папку.
Оказалось новость. Ещё какая новость!
— Что это значит? — потрясла Алекс головой, не потому, что не поняла — не хотела верить.
Давид театрально ткнул пальцем.
— Здесь написано, что на 99,99 % Эдуард Квятковский не отец Ярослава Квятковского. Твой брат Ярос, моя дорогая, твоему отцу не родной сын, вообще не сын. Да и тебе, собственно, никаким боком не брат.
— Но как? — смотрела она ошарашенно.
— Давай я тебе объясню. — Давид нарочито прочистил горло. — Иногда бывает, тётенька ходит спать к другому дяденьке, о котором тётенькин муж не знает. И если они не предохраняются, иногда от этого бывают дети.
— Как у нас с тобой, — уже придя в себя, укоризненно покачала она головой, — да?
— Точно! Так вот, это почти такой же случай. Только наш ребёнок будет законнорождённым, так как завтра мы поженимся. А Ярослав родился у твоего будущего папки от чужого дяди.
— Может, они его усыновили? — предположила Алекс нахмурившись.
— Ну тогда твой отец, наверное, знал бы. Хранил какие-нибудь документы. И не сильно гордо кричал на всех углах: мой сын — моя кровь!
— Чёрт! — она выдохнула.
— Ну что ж, — встал Давид. — Это было чудесным завершением дня. Тебе есть о чём подумать, моя дорогая. А мне ещё надо поработать…
Это был сумасшедший месяц. Сумасшедший, беспокойный, просто рекордный по количеству встреч, сделок, переговоров. Давид мотался как челнок по стране, по миру, в одном Китае побывал пять раз. Пять раз мучился джетлагом, пять раз страдал невыносимой головной болью, но чёртов контракт всё же заключил. Чёртов многомиллионный контракт, из-за которого плохо спал весь год, бесконечно что-то переделывал, шёл на какие-то уступки, отвергал какие-то поправки. В итоге всё это показалось ему таким бессмысленным, что он плюнул — тут контракт и подписали.
В офисе что-то там праздновали, срывались пробки с шампанского, резался заказанный к случаю торт, аналитики считали рейтинг компании, скакнувший вверх на хреналион очков. Давид скупо всех поздравил и поехал на день рождения к ребёнку.
Он ожидал увидеть детский праздник, а в результате словно попал на собственные смотрины.
Лина, сияющая и загадочная, принимала поздравления шёпотом, словно это какая-то тайна — пятый день рождения её второго ребёнка. Также шёпотом многозначительно благодарила. Давиду задавали странные вопросы, смысл которых был ему непонятен: «Каково это — скрывать своего ребёнка?», «А где вы будете жить?», «А дети знают?»
Давид пугался, думая, что этим дамочкам, часть которых, как он подозревал, были известными блогершами, стало известно про Алекс. Потом злился, что это представление было устроено для них, а не для ребёнка. Пытался скрыться среди детей — в единственном месте, где он по-настоящему радовался, бегая наравне с мальчишками. Но его и там находили, куда-то тащили, чем-то поили-кормили, что-то опять
