сошёл поэт, зарыдали люди. И Бог, всплакнув от жалости тоже, кинул по гирьке китайцам и русским; разве ж это жизнь была, если надо было только молчать!
— Ох, суета сует и кругом всё суета! И тлен, и ловля ветра, — вздохнул он, утирая слезу.
Вдруг обеспокоено закрутил головой, нахохлив перья, Никита Хрущёв, похожий на старого лысого грифа. Злобно вперил взгляд в Сталина. Это что же-де получается? Опять старый тиран жмёт на свою гениальность, и его опять слушают. Этак он снова захапает власть. А тогда… Ну, нет! И закричал в микрофон:
— Я тут… посоветовался с товарищем Лениным. И он мне сказал: "Правильным путём идёте, товарищи!" Так что нечего теперь этого бывшего лже-генералиссимуса слушать! Тоже мне гений нашёлся. А ты, кто такой, дурак?! — увидел он в воде Хозяина, выкрикнувшего: "От! А я шо говорю всегда?.." — Тебе опять нужен страх, да? — И вдруг, узнав Хозяина по его животу, заорал на него: — Так это же ты вчера посадил писателя ни за что?! А сам анекдоты про грузинских коммунистов слушаешь и считаешь себя после этого секретарём обкома, боров перекормленный!
Хозяин испугался, обернулся к соседу:
— Иде стоит Брежнев? А…
— Да вот же он, почти рядом… — показал тот.
— Леонид Иллич, — позвал он, — можно звэрнутыся до вас?
— Подходи, а что?
— Та забижаить же Хрущёв! — пробултыхался Хозяин по мелкой воде к Брежневу. — Заступиться ж, хуч вы!
— Наклонись, я тебе на ухо… — попросил Брежнев. И продолжил уже в подставленное Хозяином ухо: — Не с руки мне щас заступаться за тебя. Забыл, что ли, кого я упрятал в твою психушку на Игрени. Так что, лучше нам с тобой сейчас помолчать: пусть Никита со Сталиным ссорится, а не с нами. Ну, как он там?..
— Хто, Леонид Иллич? — не понял Хозяин.
— Кто, кто, забыл, что ли? Гагарин, — прошипел Брежнев опять в ухо. — Мне пришлось на его с Серёгиным похоронах даже слезу пустить перед вдовой Серёгина от показной жалости к ним. А на самом деле от страха, шо Гагарин где-то живой — плохо сработали хлопцы Андропова — и всё могло вылезти!
— А, пойнял, — закивал Хозяин. — Я сам до него не ходил. А генерал Кашеров, который отвозил его туда, горит, шо сильно исхудал Юра, зарос бородой и облысел.
— Как это облысел? От чего?..
— От переживаний, должно быть. Его ж 3 раза` усмиряли, той, мокрой рубахой с длинными рукавамы. Часто плакал от одиночества. А може, от наркотиков облысел, не знаю.
— Я же говорил, наркотиками его не колоть!
— А чому?..
— Чтобы сильнее переживал, сволочь, от сознания своей безысходности.
— А може, той… лучш простить ёго, а?
— Ты что, сам туда, вместо него, захотел, что ли?! Назад — возврата нет: тогда нам с тобой хана! Ты шо, не понимаешь этого?! Если не понимаешь, то я тебя самого запихну в психушку! Да ещё кастрирую перед этим, если такой жалостливый дурак!
— Та не, я, той… пошутил…
— Смотри мне! И Кашерову передай: если кто ещё про этого засранца, шо он находится у вас в дурдоме, узнает, то вам обоим пи. дец! — Брежнев сдавил Хозяину мошонку.
От боли и страха Хозяин чуть не проснулся, но почувствовал, что из него потекло, как у Кошачего на приёме у него в кабинете. Сон продолжался…
В лагере советских людей произошло замешательство. Что же это делает старый кукурузник? Расхотелось, что ли, в рай? В который сам, на верёвках, тащил всех столько лет. Вон Сталин, какой ни злодей, а сейчас-то правильную линию гнёт. Сознаётся хоть перед Богом! А Никиту снова, видать, зависть поборола. Сам лезет в культ, хоть ты тресни.
Сталин поманил из моря Берию и, склоняясь с трибуны, прошептал подбежавшему палачу:
— Зови сюда "Бровеносца в потёмках"! Скажи: пускай уберёт своего бывшего благодетеля ещё раз каким-нибудь способом. Скажи: а то Хрущёв лишит народ не только хороших старых денег, но и господнего рая. Ты сам слышал его глупость: правильным путём идёт, сукин сын! Если этим путём будут идти и дальше, появится мерзавец, который без войны сделает всех голыми и нищими.
— Слушаюсь, Коба! — ответил Берия. — У меня у самого к этому кабану счёт до потрохов. Это ведь он меня… погубил.
Сталин, повернувшись к трибуне, на которой торчал Хрущёв, выкрикнул:
— А повишение цен на молоко и масло, это что — правильный путь, да? Сталин — снижял цены, а ти…
Оправдываясь и забыв, где и по какому поводу находится, Хрущёв отвечал звонким тенорком:
— Повышение цен, сделанное мною в 1957 году, на масло и молочные продукты — было всего лишь временной мерой!
Американский молодой президент, видя в стане противника такие разногласия, выкрикнул:
— Зато в вашей стране никогда не было национальной розни! У вас — все нации равны, а человек человеку — друг, товарищ и брат!
К трибуне, на которой стоял Хрущёв, подбежал Брежнев и, хватая лысого строителя коммунизма за пиджак и стягивая его с трибуны, зашипел ему на ухо:
— Зря я тебе, Никита Сергеевич, 400 рублей пенсии отвалил! Опять ты всем гадишь…
Старик обиделся:
— Ты — заботился не обо мне! Хотел создать прецедент. Вдруг и тебя турнут… Значит, хотел, чтобы знали, сколько и тебе надо отвалить на жизнь. Хотя тебе-то — можно было бы назначить пенсию, как колхознику или инвалиду войны.
— Это почему же?
— Да потому, что ты — уже накрал из казны миллионы "кремлёвскими". Не в бумажных рублях!..
— Ну и шо? Я — сам жил, и не мешал другим. При мне — все хапали. А ты — хотел только себе.
— Правильно. Ты сам всю жизнь ничего не делал, и они — при тебе. Только голых баб тискали на дачах. А страну бросили на самотёк. За старухами охотились, которые незаконно "наживались" на семечках в стаканах. Вот если бы они миллионами ворочали, ты — был бы с ними!
— А пошёл ты со своей честностью, знаешь куда!.. — Стянув лысого с трибуны, бровастый торопливо взобрался на неё сам, отхлебнул "Коммунистического" и развернул папку с подготовленным для него докладом. Словно закусывая и плохо прожёвывая слова, начал вещать в микрофон:
— Товарищи! Уважаемые дамы и господа! Многоуважаемый суд! — голос был густой, солидный, но "гэкающий". — Национальная рознь — была и у нас. Но мы не говорили об этом, делали вид, шо всё идёт хорошо. А на самом деле — шло плохо. И не только в национальном вопросе. Позвольте мне кратко остановиться на обстановке, которая царила тогда…
Привычно подвигав губами и подсосав вставную
