class="p1">– Географическое общество. Я имею честь состоять в нем. И… мне не поверят! Вы позволите сделать ментальный слепок?
– Нет, – резко осадила его сиу. – Нельзя. Город чует Силу. Он голодный, этот город. Некогда он питался кровью и жизнями рабов, подношениями, которые делали ему прочие, надеясь избежать этой участи. А потом тех, кто кормил город, не стало.
А прочие, если у них осталась хоть капля мозгов, разбежались. Ну, кто сумел.
Мы проехали мимо загона, на сей раз уцелевшего – возможно, потому, что построен он был из камня. И только прутья железные покрылись рыжим налетом. В загоне, в позах самых странных, лежали люди. И не только. Вон длинное нескладное тело с темной кожей и светлыми волосами.
Сиу?
А дальше огромная туша, больше Эдди, хотя мне казалось, что больше Эдди никого нет. Но это орк, и, судя по цвету шкуры, горный. Но людей все одно больше. Они выглядели такими…
– Стой. – Сиу заступила дорогу. – Они мертвы, девочка. Очень давно. А еще голодны, как этот город. Не надо их тревожить.
Почему-то я сразу ей поверила.
И отступила.
Мы прибавили шагу. Дома поднимались, становясь с каждой минутой все более роскошными. И подумалось, что если заглянуть в такой, то, верно, сыщется что-нибудь полезное.
И мысль эта не давала покоя.
Мы ведь уже здесь. Так почему бы не воспользоваться случаем?
– Это площадь, – сказала сиу, когда дома расступились.
Площадь? В Последнем Приюте площадью называли вытоптанный закуток между домом судьи и таверной. А тут – огромное пространство. Оно простиралось во все стороны и так, что видно не было, где заканчиваются края. Выложенная желтым камнем, площадь выглядела чистой.
Красивой даже.
Вовсе не тронутой временем.
– Идем в обход. – Ноздри сиу раздулись. – Если, конечно, не хотите подкормить город.
Я не хотела, Эдди тоже не выказал энтузиазма. И на площадь он смотрел с опаской. Но мы развернулись и пошли, двигаясь по самому краю. Я все не могла отвести взгляда.
Желтые камни.
Теплые. Такие нарядные… и только пятна их портят. Откуда взялись пятна?
Пятна разрастались. Сперва они напомнили мне плесень, которая вечно появляется на наших старых обоях. Возникает россыпью темных точек, что теряются в выцветших узорах. Потом точки растут, расползаются, спускаясь ниже, наполняя комнаты особым затхлым запахом.
Так и тут.
В нос вдруг резко шибануло кровью. И я поняла, что пятна эти – и есть кровь. Откуда-то издалека донесся вой, затем перешел в крик, такой истошный, дикий, что я едва с седла не свалилась.
– Что это? – спросила я тихо.
– Память, – так же тихо ответила сиу. Та, которая с ножами. Она убрала их и теперь сжимала поводья. И я могла бы поклясться, что сиу боится.
Памяти этой.
Самого места.
А над площадью клубился туман. Сперва полупрозрачный, какой бывает на рассвете, готовый истаять под первым лучом солнца, он постепенно обретал плоть и форму, вылепляя то одну, то другую фигуру.
Вот будто стая странных зверей, похожих на волков, если бы те вырастали огромными. И эта стая кружит у сбившихся в кучку… людей?
Не разглядеть.
Да я и не хочу смотреть. Я знаю, что иногда для нервов и здоровья полезней отвернуться. Только взгляд мой против воли раз за разом возвращается к туману. И волчья стая сменяется огромной тварью, что размахивает руками, норовя поймать тварей поменьше. Те юркие, мечутся, то ли пытаясь уйти, то ли, наоборот, нападая.
Туман клубится.
А видения обретают плоть.
И цвет.
Плачет обнаженная девица с волосами столь длинными, что они растекаются по камням. И от заунывного плача ее у меня, кажется, кровь из ушей пойти готова. Нервный высокий звук.
Манящий.
– Стой. – Повод моей лошади перехватили. – Нельзя. Это просто морок.
– Не просто, – возразил Эдди, бледный как полотно. – Они живут здесь.
– Они мертвы.
– И все же живут. В этом месте. Если ступим дальше, то… – Он не договорил, поскольку плач сменился вдруг смехом, и на площади показались хрупкие девушки, даже девочки, в полупрозрачных нарядах. Они кружились, кружились и кружились, с каждым мгновеньем все быстрее. И когда одна, споткнувшись, упала на камни, я с трудом сдержала крик. Под девушкой расплылось алое пятно крови, но остальные словно не заметили.
– Они любили жестокие игры. – С другой стороны появилась сиу, оттесняя меня от площади. – Кхемет нравился вкус смерти. И вкус крови.
Крови становилось все больше.
Она сочилась из камней, а сами камни говорили. И говорили, говорили, я не могла не слушать их голоса. И в какой-то момент они будто переполнили меня. Я заткнула уши ладонями, но крики пробивались и сквозь них.
– Тише. – Упасть мне не позволили. И подхватили. И прижали к себе. – Этого уже нет. Оно было и давно, но теперь уже – нет.
– Нет, – повторила я, стараясь верить в собственные слова.
– Он просто заманивает.
– Город?
– Город, – кивнул Чарли. – Не слушай его.
– А кого слушать?
Если говорить, то становится легче.
– Меня?
Я согласна.
– Тогда говори.
Мимо проплывают стены домов. Они уродливы, снизу выпирают камни, выше стены становятся глаже, но все одно похоже, будто дома эти обтянуты шкурой неведомого зверя.
– Расскажи… там, на Востоке, действительно все иначе?
Мне бы, конечно, вернуться в свое седло. Потому как неприлично вот так с мужчиной ехать, да и лошадь тоже поберечь надобно. Но я сижу. Гляжу на обгоревшую, покрытую коростой пыли шею, не рискуя поднять взгляд выше.
– Многое, но не все. Люди везде одинаковы.
– Скажешь тоже. Там у вас, поди, сплошь благородные дамы.
– Всяких хватает, – не стал спорить Чарли. – Но таких, как ты, точно нет.
Интересно, мне обидеться или порадоваться?
– Там женщины… не знаю. Никто из них не смог бы и половины того, что умеешь ты.
Лестно.
Эдди говорит, что мужчин слушать не след, что, своего добиваясь, они чего угодно насочиняют. И этот наверняка врет.
– Правда, моя маменька умеет стрелять. В тире и из дамского пистоля. И верхом ездить умеет, как почти все воспитанные дворянки, но только в дамском седле.
Видела я эту штуковину. Один клиент все пытался с Эдди расплатиться, утверждая, что без дамского седла жить неприлично. Эдди даже поверил. Но я, только глянув, сказала, что скорее сама застрелюсь, чем взопрусь на эту хрень.
А матушке оно по нраву пришлось.
– Но никто из них не решился бы отправиться в степь… и уж тем более в этот город.
Зря он про город вспомнил. Тот, словно дождавшись подходящего момента, ответил утробным рыком, от которого лошади шарахнулись, да и у меня поджилки задрожали.
– Тише. – Чарльз напрягся. И я потянулась
