Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
означает, что чуть ли не каждый рио, каждая калле, пешеходная рива вдоль канала (фондамента), каждые кампьелло или мост испускают, излучают, изливают красоту сверх всякой меры.
Сколько активных источников красоты в Риме или Флоренции? Двадцать пять, семьдесят семь, сто одиннадцать? В Венеции такой подсчет просто немыслим. Подобно счетчикам Гейгера в Чернобыле в 1986 году, в Венеции счетчики Баумгартена трещат, зашкаливая. Они указывают на высокий уровень распространения красоты по всей территории города. Нас интересует даже не то, что замеры часто достигают пиков прекрасного, а то, что средние показатели никогда не опускаются ниже живописного. Свидетельством тому так называемая малая Венеция, ставшая известной благодаря художникам-реалистам девятнадцатого века. Это не высокопарные картины площади Сан-Марко, восходящие к Каналетто, а заурядные виды безымянных каналов, написанные всевозможными Рубенсами Санторо, Алессандро Милези, Джакомо Фавретто, Пьетро Фраджакомо, Гульельмо Чарди.
От такого излучения некуда скрыться. У туристов есть возможность с легкостью нейтрализовать и законсервировать его в фотоаппаратах и видеокамерах. При срабатывании эстетического датчика, вмонтированного в туриста (обычно датчик настроен на режим «китч»), последний моментально укрывается от лучей красоты (или благолепия), исходящих от городского пейзажа. Это позволяет ему избежать опасности смертельного заражения.
А что же бедные венецианцы? Известно, что окончательный упадок Светлейшего града со всей очевидностью проявился во второй половине восемнадцатого века. Историки и архивариусы довольствуются избитым перечнем экономических и политических причин. Однако их замусоленный библиографическими карточками перст не указует на главную причину лагунных неурядиц. Они объясняются лишь одним обстоятельством: появлением в академических кругах нового раздела философских дисциплин. После выхода «Эстетики» (Франкфурт, 1750–58) Александра Готлиба Баумгартена пятидесятые годы восемнадцатого века ознаменовали прививку нового чувственного рецептора в психическом теле западного человека. И если каждая функция вызывает соответствующую дисфункцию, если каждый орган порождает свойственный ему недуг, то совершенный Баумгартеном перелом неизбежно привел к образованию бесконечного числа болячек, патологий и особых опухолей в новорожденном эстетическом органе.
Каковы же опасности, грозящие тем, кто десятилетиями с утра до вечера облучается благолепием? Какова патологическая конфигурация, клиническая картина организма, страдающего зависимостью от красоты?
Нет нужды воскрешать в памяти все этапы окончательного загромождения центра Венеции архитектурными красивостями за последние двести лет в еще пригодных для застройки местах. Достаточно припомнить их последствия. Неудержимый мор венецианцев. В настоящее время число горожан едва доходит до семидесяти тысяч единиц выживших заморышей. Жителей Венеции прозвали светлейшими, а не просто светлыми. Обратите внимание: это – ейшие выходит за пределы понятия «светлый», переливается через край нервного истощения, инфицирует идею безмятежной мудрости, раздувает ее, обозначая состояние болезненной апатии. Светлейшие – все равно что охваченные биохимическим экстазом, пребывающие в эндемическом ступоре, заторчавшие от богоданности, оттянувшиеся лучезарностью, подсевшие на благодозу.
Так пусть растут и ширятся строительные леса и подмости, эти гаранты периодических мораториев на пагубное действие ядерных фасадов. Глазу же потребно видеть предметы друг за дружкой и с некоторыми промежутками или на гладком фоне, именуемом «покоем», – весьма разумно писал в своем «Словаре архитектуры» сиенский архитектор первой половины девятнадцатого века Агостино Фантастичи. Сколько же «покоя», выражаясь фантастичиским языком, приносил венецианскому глазу до недавнего времени Золотой дом, законсервированный на долгие годы! Зрачок, вконец натруженный дворцами Большого канала, мог передохнуть на вертикальной площадке ложного дощатого фасада, насладиться «промежутком», прокатиться взглядом по «гладкому фону» ровно подогнанных реек. Какое утешение наблюдать за реставрацией фасада церкви дельи Скальци! На протяжении нескольких месяцев она закрыта подмостями, обтянутыми синтетической тканью в сеточку светло-серого цвета. Ветреным днем сетка от края до края собирается в сборки небольшими волнами, словно бассейн, вставший на дыбы, или перпендикулярный пруд.
К несчастью, отдельные фасады излучают красоту с такой силой, что вовсе не поддаются консервации. Даже болгарский художник Христо, прославившийся масштабной инсталляцией «Загадки Исидоры Дюкасс» Мана Рея, не смог бы упаковать этакую махину благолепия. Простаки радуются тому, что реставраторы позаботились расписать полотна строительных лесов под фасады Золотого дома и Часовой башни. Теперь, на время реставрационных работ туристы будут созерцать хотя бы их подобие. Они и не ведают, чем все кончилось: фасады сами воспроизвели свое мощнейшее изображение на поверхности оберточного полотна!
Куда более тяжкий случай произошел на Сан-Марко. Уже несколько лет, как Дворец дожей перекрыт довольно изящными ширмами. На них не только воспроизведен фасад дворца в виде колоссального фотоизображения, но и нанесены смелые оптические иллюзии интерьеров. Реставраторы продублировали расписные потолки залов, золоченые карнизы, рамы и картины, на которых Светлейшая получает из рога изобилия дары Нептуна. Зрительный эффект достигается благодаря искусственным прорехам в стене, словно часть ее вдоль периметра дворца разрушена сокрушительным орудийным залпом, что и позволяет увидеть внутреннюю перспективу. Все – и венецианцы, и туристы, этому только рады. Пусть мнимое, но довольно оригинальное утешение после долгого визуального запрета, наложенного реставрационными работами. Лишь я, лишь я один знаю, что огромные прорехи, изображенные на полотне, не были так задуманы: то взорвался сам образ дворца! Невиданное явление, перед которым блекнет банальное проступание контуров Золотого дома или Часовой башни. Попытка обуздать гигаизлучение дворцовых красот вызвала чудовищную реакцию. Концентрация благолепия в розоватом коробе дожей и напластование образов, скопившихся внутри дворца, таковы, что они разорвались, пустившись наперегонки, лопаясь, как бубоны или бомбы, как зримые громы, продырявив не только утлое реставрационное полотнище, но и бандаж фасадной заставки.
Бог зрения, спаси наши очи!
(1996)
Мост Жвачек
Когда вы спускаетесь по ступенькам моста дель Винанте, перед входом в соттопортико ваш взгляд замирает от изумления. Несколько лет назад какой-то прохожий, вместо того чтобы сплюнуть американскую жвачку в канал, прилепил ее, вытянув руку, к перекрытию над головой. Я не в силах установить достоверно, является ли нынешнее разрастание жвачек, налепленных на штукатурку, следствием соревновательного почина между случайными жвачными прохожими или сногсшибательной катаральной плодовитости отдельно взятого безумного пачкуна.
Наверное, более тщательный анализ отпечатков, оставленных на жвачке большим пальцем давильщика, помог бы раскрыть эту тайну. Представьте себе примерного ученика геодезического училища или служащего морского агентства, который каждое утро идет в школу или офис и каждый раз, проходя через подворотню, прилепляет к стене слог из вещества, замешенного на его настроении. Мазком, достойным кисти Де Пизиса[212], он зашифровывает на штукатурке чарующий дневник своих секреций, скрепляет печатью из обсосанного сургуча будничное ощущение бессмысленности жизни. В день по пережевку, не спеша, в неумолимой прогрессии.
Славно было бы увидеть по завершении этого труда грандиозную автобиографию «Густолунго», волнующий триумф «Бигбабола», невероятный апофеоз «Вивидента»[213], куда более убедительные, чем любое уорхоловское рассуждение о развитом капитализме.
И не окажется ли наш
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
