Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
в университет, а Коперник, выходец из семьи богатых торговцев, – типичный воспитанник знаменитого Ягеллонского университета в Кракове) – отметим удовлетворение, которое этот историк, кажется, испытывает, сообщая, что «простой моряк знал о земном шаре гораздо больше, чем Аристотель и Птолемей». Утверждение могло бы показаться смешным, если бы не говорило об удручающем невежестве; зато оно, пожалуй, объясняет любовь к мифу, подогреваемую антиинтеллектуализмом и мнением, будто здравомыслие народа и практические знания более ценны, чем все рассуждения знатоков. Можно также обратить внимание на скачкообразность интереса к истории (и вряд ли это по волшебству): занавес поднимается, а там – новая эра.
Не становясь карикатурой на Колумба, прокладывающего путь Копернику, картина плоского мира в канун Великих географических открытий все же присутствует в трудах, которые можно назвать академическими. В конце XX века (1980) У. Г. Р. Рэнделс, специалист по истории идей, опубликовал работу, которая – начиная с названия – призвана обозначить произошедший в 1480–1520‐х годах «эпистемологический сдвиг»:
Накануне эпохи Великих географических открытий и непосредственно во времена путешествий Колумба, Васко да Гамы и Веспуччи ни одна из пяти моделей земли, описанных Кратетом, Аристотелем, Парменидом (его зоны), Лактанцием и Птолемеем, похоже, так и не стала основной. И хотя они кажутся взаимоисключающими, на самом деле первые четыре объединяет то, что они сохраняют парадигму плоской ойкумены, наложенной на космографическую сферу354.
Важная деталь: Рэнделс утверждает, что концепция ойкумены сосуществует с представлением о сфере и ее шарообразности, но само это сосуществование словно умаляет факт признания сферичности, который в понимании автора становится неопровержимым только после «Великих географических открытий». К тому же он путается в способах анализа Земли, связанных с основными дисциплинами (космографией и географией) и, соответственно, с различными способами отображения. Что касается сопоставления Кратета, Аристотеля, Парменида, Лактанция и Птолемея, то это намеренное и осмысленное лукавство: сомневаться в значимости Аристотеля не приходится (отметим все же, что рассматривать Аристотеля и Лактанция на равных – все равно что, описывая историю науки XX века, говорить о конкуренции исследователей Парижской обсерватории с авторами гороскопов в женском журнале).
Еще более комично выглядит книга историка науки конца XX века Дэниела Бурстина «Первооткрыватели» – в 1983 году она вышла на английском языке, в 1986‐м – на французском, многократно переиздавалась и в свое время способствовала популяризации истории науки. Четырнадцатая глава в ней называется «Земля снова плоская» и рассказывает о том, что, пока Китай придумывал новаторскую систему географических координат, средневековая Европа «погрязла в религиозной картографии» и создавала «невероятную мешанину» из досужих вымыслов, плодами которых будут «сдабривать христианские карты вплоть до наступления эпохи Великих географических открытий». Вслед за непременными цитатами из Лактанция, оспаривающего существование антиподов, автор утверждает, что эти «басни» впоследствии «не раз повторялись у святого Августина, святого Иоанна Златоуста и у других христианских светил». Самая известная сводится к следующему: «Там, где живут антиподы, их ноги должны быть направлены навстречу нашим, а это невозможно»355. Не будем снова возвращаться к тому, насколько несуразны подобные суждения (хотя отцы средневековой Церкви, как и философы из университетов, немало удивились бы немыслимой славе Лактанция). Вопреки исторической правде Бурстин вводит в круг сторонников идеи плоской Земли Исидора, Беду и Бонифация:
Дабы избежать ереси, правоверные христиане предпочитали говорить себе, что антиподы существовать не могут, а при необходимости – что Земля не шарообразна. Святой Августин в этом отношении категоричен, и его огромного авторитета, помноженного на влияние Исидора, Беды Достопочтенного, святого Бонифация и им подобных, хватило, чтобы разубедить пылкие умы356.
На ересь легко списать что угодно, а религия потворствует невежеству, внушая обманчивую уверенность: «Главным препятствием для постижения формы Земли, континентов, океанов было не столько невежество, сколько иллюзия знания»357. Однако Бурстину следует отдать должное: он не подхватил «столь популярную легенду» о том, что ученая комиссия отвергла план Колумба из‐за «всевозможных разногласий относительно формы Земли», и добавляет: «В ее шарообразности уже не сомневался ни один образованный европеец»358.
Упомянем также «Образ мира от вавилонян до Ньютона», довольно содержательный труд, претендующий на научный подход и свидетельствующий о распространении мифа в преподавательской среде. Авторы этой книги приравнивают взгляды Лактанция и Козьмы к воззрениям, характерным для всех отцов Церкви и, соответственно, всего средневекового периода (до XII века). Как и многие их предшественники, эти исследователи говорят о буквалистском прочтении Библии, но умалчивают о том обстоятельстве, что его предлагали Церковь и образовательные учреждения359. Еще бы: достаточно наскоро изучить вопрос, и такой подход не выдержит критики. Сложно сказать, сознательно ли авторы манипулируют источниками (спрашивается, зачем?), или это интеллектуальная леность заставляет их повторять подобные утверждения, не утруждая себя проверкой, а главное – скрупулезным анализом материалов.
Часто повторяющаяся библиографическая отсылка – упомянутая предыдущими авторами как «серьезное документированное изложение» – представляет собой сочинение по истории концепций мироздания Артура Кёстлера «Лунатики», которое в 1959 году вышло на английском языке, а в 1960‐м – на французском и с тех пор несколько раз переиздавалось. Ксавье Кампи360 считает, что книга сыграла решающую роль в распространении мифа об отцах Церкви, верящих в плоскую Землю. Кёстлер – британский журналист и публицист, бежавший из нацистской Германии и сражавшийся в рядах испанских республиканцев. После освобождения из французского лагеря для военнопленных он присоединился к британской армии. Этот мужественный поступок сделал Кёстлера после войны видной фигурой в широких интеллектуальных кругах, именно тогда он заинтересовался наукой, заявив, что хочет покончить с «дурацкими академическими рамками», – сама посылка не лишена идеи прославления «плебейских сынов» и толковых моряков.
Первая часть «Лунатиков» называется «Героические века» и представляет собой восторженное описание космографических систем античности, в том числе поздней греческой, и восхваление влиятельной пифагорейской школы. Во второй части, как и следовало ожидать, уже заглавие сообщает, что далее последует «мрачная интерлюдия», начинающаяся со святого Августина, которому Кёстлер отводит ключевую роль и считает его едва ли не «строителем моста» между старым и новым мирами. Вместе с тем автор не забывает уточнить, что «у застав Града Божия весь транспорт, везущий сокровища древнего знания, […] заворачивался»361, признавая все же, что епископ Гиппонский разрешил «пройти по мосту» Платону с его «Тимеем». Это не особенно лестное описание предшествует еще менее одобрительному представлению отцов Церкви, среди которых «Августин был еще слишком даже просвещенным». Разумеется, Лактанций подвергся бичеванию за непризнание антиподов. И был приравнен к Иерониму, Василию, Севериану Гавальскому и Козьме Индикоплову, ибо своим примером олицетворял буквалистское прочтение Библии. Что касается «Христианской топографии» Козьмы, Кёстлер заявляет, что
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
