она, быть может, страдала и маялась. Ведь на следствии-то она соврала.
— Видать, неплохо он тебе заплатил, а? — не удержавшись, крикнул он.
Роза вдруг разразилась рыданиями. Может статься, заговорила совесть. Откупается заботами о Яне. Вдруг ни с того ни с сего старается заменить ей мать. «Это дело твое, поступай как знаешь, — думал Амброж. — Матери у Яны нету! Но почему ты хочешь заменить ей и меня, отца? Ведь я-то пока еще жив!»
Роза, виновато сгорбившись, удалялась по тропинке, протоптанной в примятой крапиве. Амброж еще раз поглядел ей вслед, когда она уже поднималась вверх, к новой деревне. Потом сплюнул и опять полез на крышу. Он с яростью выворачивал перекрытия и, сбросив в траву бревно, откатывал его под кузню, к берегу. Только услыхав треск ломаемого дерева, он пришел в себя, стряхнул горечь встречи и нашел в себе силы посмеяться над самим собой, над тем, что поддался гневу. Он крепко сомкнул веки, чтобы не полились неожиданные слезы. От смеха ли, а может, от жалости к собственной персоне… «Ну да ладно, раздражение надо на чем-то выместить, но бревна тут ни при чем, они мне нужны целенькими, не порушенными в щепки!»
Те, что скатывались по другую сторону крыши, приходилось оттаскивать и приподнимать, напрягшись до хруста в пояснице. От усталости подламывались ноги. Амброж сбегал вниз, чтобы приготовить для них место, и возвращался обратно. Он с удовлетворением оглядывал побежденные бревна, ибо, вынашивая в подробностях свой план, именно так представлял себе эту картину.
Обед его был простой, но сытный. Куриный бульон из кубиков. И свиные консервы. Амброж торопился разобрать крышу раньше, чем полуденное солнце начнет шпарить вовсю. Он надеялся, что к тому времени вода все-таки прогреется. Ведь хочешь не хочешь — придется в нее лезть.
Он шагнул в воду, и ноги тут же свело. Стиснув зубы, Амброж дождался, пока судорога чуть отпустит, и, взглянув на реку, усмехнулся:
— Хорошо же ты меня встречаешь! А я-то, дурак, надеялся, что поможешь!
Но тут же готов был попросить у реки прощения. Он медленно брел за очередным бревном и ласково пошлепывал по воде ладонью. Вода подхватила тяжелые бревна. Боковое течение поворачивало их и сносило к берегу отмели. Тут они замирали, словно вставшие на якорь корабли.
Когда на берегу остались два последних бревна, Амброж вдруг озлился, что так необдуманно спустил все на воду. Надо был оставить две жерди. Пришлось притащить валун и с помощью отрезка трубы, использовав камень как точку опоры, с трудом приподняв тяжелое бревно, передвинуть его. Потом он бросил трубу и, согнув ноющую спину в три погибели, откатил камень, чтобы снова навалиться всем телом… Обессиленный, он опустился на бревно на полпути к берегу и отвернулся, не желая видеть те два-три последние метра, что оставались до реки. С каждой минутой расстояние, казалось, все увеличивается. Амброж беспомощно смотрел на заросли крапивы, на мощное переплетение ее корней. В крапиве валялся кусок дерева. Нагнувшись, Амброж поднял его. Это была дощечка с ржавыми крючками. Вешалка! Когда-то она висела в кухне у самой печки. «И ее тоже унесет река, как и многое другое из нашего дома. И меня унесет. Должна унести вода, а я здесь прохлаждаюсь…»
— Ну и разворотили же вы все, — услышал он вдруг голос.
Амброж просветлел лицом. Молодой археолог подошел в самое время.
— Еще два этих вот дуролома… — ткнул Амброж в сторону боковых бревен, и глазам изумленного парня открылся вид кровли, распростертой на глади отмели.
— А я, признаться, решил, что вы собираетесь ее продать, — крикнул он и с каким-то восторгом сбросил со спины рюкзак. Старик, отрицательно покачав головой, опять взял в руки обрезок железной трубы, но парень выхватил ее из рук Амброжа.
— Вы будете носить камень!
Теперь они уже вдвоем дотащили часть чердачных перекрытий до берега, перевалили через поросшую травой береговую кромку и оба налегли на вздыбившийся вверх конец бревна, как на огромное весло. Бревно с громким плеском рухнуло в воду. Таким же образом переправили второе. Амброж благодарно похлопал парня по спине.
— А что дальше?
— Да вот хочу попробовать еще разок… — ответил Амброж и уставился на бегущую все вперед и вперед реку.
— Плот?
— Из этих бревен вряд ли получится настоящий плот, но, надо думать, и такой поплывет, не потонет!
Юноша с изумлением глядел на его жилистые руки и посиневшие от холода ноги, на помеченные временем бревна, покачивающиеся на воде и чем-то напоминающие лицо старика.
— Так вот зачем вы сюда явились!
— Не только за этим!
— А еще?
— Тебе, думаю, не понять…
— Я могу чем-нибудь помочь вам?
— Ты уже и так помог, и здорово! В самый нужный момент явился. Я не собираюсь тут зря торчать. Сколочу все на скорую руку, сооружу что-то вроде весла…
Амброж вылез из воды, и юноша, который целый день думал об этом человеке, почувствовал к нему какое-то особое почтение.
Они сидели на берегу и молчали. Старый курил, иногда поворачиваясь к своей кузне без крыши.
— Ну а ты, парень, что ты откопал в этой земле?
— Да всякое!
— Вещи… — улыбнулся Амброж, и перед глазами его замелькали предметы разного цвета и формы, которые изо дня в день проходили через его руки на складе универмага, а потом отправлялись наверх на прилавки и полки.
— Посуда, всяческие орудия труда…
Амброж согласно кивнул головой:
— Да, люди тогда обходились самым насущным! — И опять его мысли перенеслись к себе, в универмаг, где они с Адой Басом развлекались, наблюдая похожих на безумцев покупателей, которые выискивали в великом множестве барахла то, без чего им вроде бы никак не прожить. Отыскав, покупали и вне себя от радости уносили домой.
Пройдет время, подкопят еще деньжат и снова явятся, чтобы купить что-то уже совсем другое. И будут приходить всегда, ибо ни одна вещь не приносит вечного удовлетворения. Они с Адой смеялись над этой суетной тщетой.
— Почему вы уехали отсюда? — спросил парень и вспомнил буфетчицу Яну и беспокойно переглядывающихся мужчин.
— Однообразие мне надоедает! И потом: меня всегда тянуло посмотреть белый свет… — ответил Амброж, прикинувшись, будто тогда, в те далекие времена, он просто не смог преодолеть зова дальних странствий.
— А плоты вы гоняли каждый год?
— Многие годы, вёснами… — подтвердил Амброж и сразу же перенесся мыслью в те вёсны, когда они отдавали себя во власть стихии. Вода нежила плоты на мельчинах и, словно дикий конь, лягала, затянув в стремнину между скал. Работенка была не шуточная. Но эти адовы муки приносили чувство раскрепощенности, свободы…
