– Это хорошо. И о пленных, пожалуйста, не забывайте.
– О пленных?! – хмурится Литвак. – Во-первых, эти темные личности таки сожрали весь наш рис. А во-вторых, как вам нравится «во-первых»?
– Это отвратительно, Марк Наумович, но кормить их все-таки надо.
– Хорошо. Вы меня уговорили.
– Скажите, а для здоровых и свободных у вас найдется, что-нибудь… пожевать?
– Конечно, Глеб Аркадьевич! Конечно! – срывается повар за «кулисы».
Присаживаюсь напротив боцмана. Настала пора просветлить некоторые темные пятнышки, но сделать это нужно деликатно – как ни крути, а на палубу мы прорвались благодаря ему.
С удовольствием откидываюсь на спинку стула и со спокойной доброжелательностью в голосе говорю:
– Насколько я понимаю, вас вывели из подсобки для того…
– Не меня одного, – очнувшись от раздумий, перебивает Шмаль.
– Да-да, я знаю. Еще старпома и двух матросов. Скажите, вас четверых было достаточно, чтобы поднять якоря и запустить машину?
Прихлебывая чай, он пожимает плечами:
– Проще простого. И поднять, и запустить. И отойти от берега.
– Пираты хотели выйти в открытое море?
– А я почем знаю?.. Мож, и хотели отойти от греха подальше, когда вы на берегу заварили кашу.
Из камбуза прибегает Литвак и ставит передо мной тарелочку с тремя беляшами, стакан чаю, сахар.
– Спасибо, Марк Наумович.
Бросаю в стакан сахар, неторопливо размешиваю ложечкой. Двигаю тарелку на середину стола.
– Угощайтесь.
Шмаль мотает бугристой лысой головой, трет ладонью воспаленные глаза. Устало вздыхает:
– Спасибо. Сыт по горло вашей подозрительностью.
– Послушайте, Анатолий Васильевич… – кусаю сочный беляш, – это не подозрительность. Это элементарное желание иметь предельно четкую позицию в отношении каждого члена экипажа. Вот и все. Согласитесь: будет честнее и лучше расставить все точки сейчас, а не ждать, когда это сделают за нас следователи. Помогите мне, если согласны.
Он долго сверлит меня взглядом, потом лезет в карман за сигаретами, закуривает. Дымок тянется к открытому иллюминатору, за которым начинается новый день…
– Чего ж ты хочешь услышать?
– Знаете… – глотаю кусок и запиваю чаем, – до недавнего времени я на девяносто процентов был уверен в том, что главными сообщниками пиратов являетесь вы, Скобцев, Ишкильдин и Сульдин.
Второй раз вижу смеющегося боцмана, поэтому замолкаю.
– Той ночью мы приходили разбираться по факту махрового вредительства. И ты на нашем месте поступил бы так же.
Он прав. Размышляя над причинами ночного визита, я и сам находил смягчающие обстоятельства для той четверки и оправдывал практически все их действия, кроме парочки сомнительных деталей.
– Наверное, так и было. Темпераментные, эмоциональные люди частенько теряют над собой контроль: лезут в драку, хватаются за ножи… Но помнится, кто-то из вас в спокойном рассудке пообещал выбросить меня за борт, а в этом просматривается параллель со смертью Плотника. Не так ли?
При упоминании покойного радиста боцман темнеет лицом, супит брови. И спрашивает осипшим голосом:
– Что тебе про него наговорили?
– Сказали, дескать, радист заболел где-то между Красным морем и Аденским заливом, – дословно передаю версию Рябова. – После захвата судна пиратами ему стало хуже, и команда потребовала поместить больного в отдельную каюту. А потом он попросту исчез. Поговаривают – выбросили за борт.
– Брехня! – рубит воздух Шмаль. – Слег он от какой-то болячки за день до нападения пиратов – это точно. Обязанности радиста, действительно, перешли к капитану. А на стоянке в бухте началась чехарда…
Настораживаюсь:
– Какая чехарда?
– Какая… Уводят, положим, тебя на работу – палубу драить иль отремонтировать освещение… А к вечеру возвращают в другую подсобку, к другим людям. И так каждый день.
– То есть… как бы нет вразумительной картины – кто и где сидит.
– Во-во. И сидит ли вообще. На третий день в голове каша и вообще перестаешь соображать…
– Постойте-постойте, я слышал, что и в этот раз вас постоянно тасовали.
– Точно – тасовали. Из-за этого было не понять, кто есть кто, покуда я этого гада на лодке не увидал под прожектором. Как увидал, так обо всем и догадался…
– Вы о Кравце?
– О нем, будь он неладен! На берегу-то вовсю пылало, когда нас вывели из застенков. Ведет меня, значит, их пиратский матросик вдоль правого борта к носовым якорям, а тут лодочка бормочет, лучиком по волне шарит. Смотрю – капитан наш, ну, форменное изваяние под бушпритом бригантины! Тут меня и прошибла догадочка. Подхожу я к щитку управления водяной палубной магистрали, достаю припрятанный там пистолетик и…
– Дальнейшее мне известно. Стало быть, пока весь экипаж держали взаперти и лишь изредка выводили на работы, господин Кравец с радистом Антиповым имели полную свободу?
– Во-во, ёкало-палкало!.. – повторяет боцман любимую присказку. – С нами иногда делили нары для видимости – шоб мы, значится, ничего не заподозрили. А в другое время творили свои черные делишки. Артема Андреевича – дружка маво сердешного – загубили!.. Ни дна им ни покрышки…
Ну, вот и развязываются последние узелки этой запутанной истории; теперь, по крайней мере, многое выглядит правдоподобно. Плотник был пожилым человеком, и его дружба с боцманом – явление более логичное, чем приятельство с молодым Рябовым. «Гибель при странных и невыясненных обстоятельствах» была, конечно же, устроена капитаном, которому требовалось заменить несговорчивого Артема Андреевича своим преданным человеком. Впрочем, скоро этому «преданному» человеку предстоит встретиться с сотрудниками ФСБ, и встреча эта снимет последние вопросы.
Посмеиваясь, задаю последний вопрос:
– Пистолет для чего украли?
– Не верил я вам. Покуда не увидел, как болтаетесь под пулями на трапе, – не верил.
– Стало быть, неплохие из нас вышли актеры…
Ранний завтрак и беседу с Анатолием Васильевичем прерывает шум в коридоре.
– Глеб Аркадьевич! – влетает в кают-компанию второй помощник Ишкильдин. – Там… Там матрос Торбин просит вас выйти на ют.
Оборачиваюсь:
– Что случилось?
– Катера. Три быстроходных катера на горизонте идут нашим курсом. Приближаются.
– Опять эти темные силы…
* * *
Устроив пулемет на леерах ютовой площадки, Торбин стоит рядом и спокойно наблюдает за катерами. Подхожу, протягиваю раскрытую пачку сигарет.
– Как аппарат?
