Книга А в мечтах ты моя - Юлия Резник

Семен знал, что это будет хорошо. Потому что это было хорошо даже тогда, пятнадцать лет назад, на неудобном, усыпанном мокрым песком пляжном лежаке, когда, кажется, ничего тому не способствовало, а лишь, наоборот, мешало. И Дунина неопытность, и страх причинить ей боль, и невозможность прекратить, наконец, до нее дорвавшись. Да и этот песок, чтоб его, который царапал разгоряченную происходящим кожу, лип к воспаленным губам, неловким, будто вдруг одеревеневшим рукам, подушечкам трясущихся от накатывающих эмоций пальцев… Он ведь тоже мешал, да. Но зато еще долго потом, скрипя на зубах, оставался единственным наглядным доказательством того, что их близость с Дуней ему не привиделась.

Так вот, Семен знал, что с ней ему будет хорошо. Но не предполагал, насколько. Это было даже смешно. С его опытом, который, чего уж греха таить, был далеко не маленьким, не знать… Не догадываться даже, как это может быть с женщиной, которую всем сердцем любишь. Которую однажды и навсегда обозначил, как свою. Ту самую.

И нет. Он ни в коем случае не сравнивал произошедшее с Дуней с тем, что у него было до нее. Как можно сопоставлять десятибалльный шторм с летним грибным дождем? Он просто… удивлялся. Тому, каким наивным был, полагая, что в этом вопросе его ничем уже не удивить.

Ошибся. Дуня просто вышибла из него дух. Ничего, абсолютно ничего для этого не сделав. Лишь не таясь глядя, почти как тогда, блестящими леденцовыми глазами в его глаза. Одно непонятно – если в первый раз они блестели от боли, то почему сейчас? Может быть, у нее, как и у него самого, душа болела? От осознания, сколько времени было упущено? У них уже могли быть взрослые дети. Сын. Или дочь. А может, и оба сразу. И дом, который сейчас был лишь на бумаге… Вполне возможно, уже давно был бы возведен и обжит.

Осознавать это было мучительно больно. Поэтому Семен гнал от себя ненужные мысли и стоял на том, что точно так же все могло сложиться и по-другому. Они могли расстаться, по молодости и глупости не справившись с выпавшими на их долю испытаниями, могли стать вообще другими… И, может, эти пятнадцать лет порознь – совсем не напрасны. Почему-то всегда упущенное время люди представляют все увеличивающейся пропастью. Но ведь вполне вероятно – это трамплин. Возможность разбежаться, набрать скорость и силы перед финальным броском навстречу?

Может, если бы за это время он не стал тем, кем есть, ничего бы ему рядом с ней не светило? Чтобы и дальше жить со спокойным сердцем, Семену в это очень хотелось верить. Нет. Не так… Ему жизненно важно было верить именно в это. Он и старался. Но страх все равно не отпускал его до конца. И лишь усиливался, когда страсти чуть поулеглись, и стало понятно, что случившееся между ними сейчас не дало Краснову никаких гарантий на будущее. Ведь и теперь Дуня могла уйти.

Семен чуть приподнялся. Подтянулся на локтях, надеясь, что в вертикальном положении ему станет легче дышать. Растер ноющую грудь.

– Что-то случилось?

– Нет. Я пойду попить. – Краснов поцеловал Дуню в макушку, вдохнул ее нежный аромат и лишь потом встал. – Тебе принести?

– Угу.

Прежде чем уйти, Семен бросил на Дуню еще один взгляд. А ведь он не соврал – Дуня почти не изменилась. Все такая же девочка. Кожа изумительная, светящаяся, как наливное яблочко. Пухлые губы, прозрачные глаза в обрамлении рыжих ресниц, трогательная россыпь веснушек чуть ниже ключиц, сейчас наполовину прикрытая простыней, потому что Дуня осталась все такой же застенчивой, чистой и неиспорченной. Такой неиспорченной, что ее дьявольски захотелось… не испортить, нет. Скорей, испытать. Краснов чуть дернул простыню.

– Эй! – смутилась Дуня. Он уставился на нее, как зачарованный, в тот же миг пожалев о том, что сделал, потому что… В общем, то, что затевалось как испытание для нее, обернулось не абы каким испытанием собственной воли. Ему просто безумно захотелось повторения. И скрыть это, по понятным причинам, было нельзя. Дуня закусила губу, залипнув на, так сказать, наглядном свидетельстве…