убеждениях и идеалах, сохранил веру в неиссякаемость человеческого духа. Со временем возглавив в Минске Купаловский театр и став народным артистом СССР, Николай Николаевич имел поддержку и понимание у Машерова, оберегал актерские таланты, мог холодному, равнодушному чиновнику бросить гневные слова: «Не в того стреляете!»
Как Учитель Машеров посеял добрые семена на благодатной почве республики. В течение многих лет воспитывал кадры в духе деловитости, скромности, учил работать творчески, с полной отдачей сил, стремился внедрить во все сферы народного хозяйства новейшие достижения науки и техники. Тот посев дал хорошие плоды.
О необычайной скромности Петра Мироновича Машерова рассказал Анатолий Челдышкин (1936—2012), председатель колхоза «Большевик» Солигорского района:
— В разгар уборочной страды 1976-го позвонил первый секретарь Солигорского райкома партии Анатолий Игнатьевич Дубовский и спросил: «Как долго сегодня в поле жатки будут?» «Думаю, часов до 11 вечера, пока роса не упадет»,— ответил я. — «Присмотри там. Ночью к тебе должен Машеров заглянуть».
В то лето долго дождило, потом вдруг стало солнечно, сухо. Хлебный колос звенел, и наши колхозники с восхода солнца до полуночи пропадали в поле, стараясь быстрее и без потерь убрать зерновые, обмолотить. Руководитель республики без лишней шумихи облетал районы на вертолете. Мог сесть в любом месте. Если с кем хотел встретиться — предупреждал. Как, например, Дубовского...
Действительно, около полуночи «высокий десант» высадился в нашем колхозе. Петр Миронович поздоровался с встречающими. Познакомились. И сразу — в поле. На переднем сиденье Машеров, на заднем — первый секретарь Минского обкома партии Микулич, его коллега из Гомеля Гвоздев. Между ними — я.
«Какие перспективы развития свиноводства в ваших местах?» — вдруг оборачивается ко мне Машеров.
С бухты-барахты тут не ответишь — слушатели вон какие. Да и Гвоздев на ухо шепчет: «Подумай, не торопись с ответом».
Через несколько секунд Петр Миронович о выгодах свиноводства начал говорить сам. Я слушал, мотал на ус рассуждения первого в республике лица, примерял их к местным условиям. И грешным делом уже подумал, что Машеров заговорился, забыл о своем вопросе. Но не тут- то было. Закончив свой монолог, он вдруг спросил: «Ну, а как у вас?»
Потом я не раз мог убедиться: попавшего в трудную ситуацию Петр Миронович никогда не загонял в угол, чтобы показать свое превосходство. Он подсказывал ответ, словно брал растерявшегося за руку, выводил на нужную дорогу. Вот и тогда я дополнил соображения Петра Мироновича своими наблюдениями, мыслями. Получился полезный разговор. Кстати, и жатвой Машеров доволен остался. Расставаясь в два часа ночи и пожимая руку, он сказал: «Вы — хозяин».
Для меня, молодого председателя, те слова были самой высокой наградой.
В другой раз Машеров прилетел к нам накануне жатвы. И опять предупредил Дубовского. Ни для кого не было секретом, что между Петром Мироновичем и Анатолием Игнатьевичем были теплые, уважительные отношения. И это неудивительно: оба сражались в годы войны с гитлеровцами. Потом все силы и опыт отдавали восстановлению народного хозяйства. Машеров — Герой Советского Союза, Дубовский - Герой Социалистического Труда. Да и внешне они были чем-то похожи: высокого роста, уверенные в себе...
Анатолий Игнатьевич предложил мне: «Давай подъедем к аэродрому на часок раньше. Мало ли что...»
Аэродром - грунтовая взлетно-посадочная полоса возле деревни Косыничи для «кукурузника», разбрасывавшего по полям удобрения. Едем и вдруг видим: садится «стрекоза». Мы надавили на газ. Подъехали, когда Петр Миронович уже выходил из вертолета. Как всегда в таких случаях, в резиновых сапогах. Увидел Дубовского, пошел навстречу, широко расставив руки.
«Толя, прости, что раньше времени прибыли,— сказал извиняющимся голосом.— Это моя команда что-то намудрила»,— и крепко обнял Анатолия Игнатьевича.
«А это — председатель местного колхоза Челдышкин»,— представил меня высокому гостю первый секретарь райкома.
«А мы с ним знакомы,— ответил Машеров.— Помню, его Толей зовут. Вот только отчество забыл...»
Направляемся в поле. У Петра Мироновича была привычка: зайдет в хлеба в одном, другом месте, сорвет по колоску, разотрет в ладони. И скажет, сколько будет центнеров с гектара. Осмотрел и нашу рожь. Похвалил. Назвал ожидаемую урожайность. Мы потом сравнили. Как всегда, Петр Миронович ошибся всего-то на центнер.
К нам потянулись колхозники. Предлагали первому секретарю ЦК КПБ вишни, сливы. Петр Миронович не отказывался, пробовал угощения. И говорил с людьми на самые разные темы. Просто и понятно. Один подвыпивший мужичок по простоте душевной разухарился, кинулся к Машерову с объятиями. И тут кто-то из сопровождающих мягко, но настойчиво одернул его сзади за рукав. Видимо, охранник. Правда, охраны как таковой мы не видели.
В колхозах «Парижская коммуна», имени Дзержинского две недели горели пересохшие торфяники. Как ни старались колхозники с местными пожарными утихомирить огонь, тот поедал плодороднейшие гектары.
И вот прилетает Машеров со своей небольшой свитой. Кое у кого мелкая дрожь в коленках появилась — это же не районный пожарный инспектор... В резиновых сапогах Петр Миронович прошел к одному, другому месту. Осмотрелся вокруг и сказал: «Да, своими силами вам не справиться. Поможем».
И — ни слова упрека... На следующий день в этот полесский уголок приехали солдаты с техникой. Пожар был ликвидирован.
В тот раз Машеров облетал угодья еще нескольких районов. Наконец вертолет приземлился возле Слуцка. Из крылатой машины вышел и Председатель Президиума Верховного Совета БССР Поляков. Петр Миронович, похоже, любил общество Ивана Евтеевича, так как тот за словом в карман не лез, анекдотами, шутками, по словам Машерова, «часто спасал от тяжких дум». Сильные лидеры в общении, как правило, просты и скромны. И никогда не теряют своего авторитета и обаяния.
Каким в нашей памяти остался Машеров, рассказал Анатолий Аникейчик (1932—1989), народный художник Беларуси:
— Петр Миронович остался в моей памяти как человек щедрой души, гражданин и патриот, умевший пропускать сквозь сердце радость и боль отчего белорусского края, как человек высочайшей требовательности, неуемной творческой фантазии и работоспособности, поражавшей даже самых больших трудолюбов.
Меня восхищали его наблюдательность, знание «предмета разговора». Был знаком буквально со всеми значительными работами ведущих мастеров белорусского искусства, знал их по имени-отчеству. Он был из тех государственных деятелей, которые пользовались авторитетом не только среди товарищей по партии, соратников по боевому оружию, но и в среде народной.
Ему, прошедшему через огненные дни и ночи Великой Отечественной, героико-патриотическая тематика литературы и искусства с динамичностью и образностью форм была близка и понятна. Петра Мироновича особенно окрыляло то обстоятельство, что у нас в республике появилась монументальная и станковая скульптура, которой были присущи свои изюминки, белорусский мотив. Машеров умел подмечать то,
