Наверное, Герцен угадала окончание фразы, потому что улыбнулась грустно и дотронулась кончиками пальцев до моего плеча.
– Никакой ошибки нет, Сэйнн, здесь почти невозможно ошибиться. Я понимаю, что тебе трудно доверять кому-либо – в силу твоей природы, но еще и потому, что всю жизнь с тобой обращались плохо. Но мне ты можешь верить.
– Со мной так обращались, потому что я не человек, доктор Герцен. Я монстр.
В ее глазах отразилось какое-то чувство, сильное и светлое, и я не могла его распознать – может, потому, что раньше не встречала. Доброта… любовь? Ничто у меня внутри не отзывалось на это чувство, но все же это было гораздо приятнее, чем холодная ненависть или равнодушие, к которым я привыкла дома.
– Ты не монстр, Сэйнн, – сказала Герцен, подняла руку, как будто хотела погладить меня по голове, но сдержалась и снова опустила ее мне на плечо. – Ты отличаешься от людей, и это может пугать их, но это не оправдывает их жестокость. Мир один на всех, и тебе просто нужно найти в нем свое место. Я помогу тебе в этом.
Через несколько минут я ушла, оставив ее элегантную «Ауди» винно-красного цвета у обочины, и ступила под сень леса.
Всем новичкам показывают храм перед первым Ритуалом – это своего рода тест на реальность. Мы можем знать, что являемся дискордами, можем сознавать свою силу, но, пока сами не увидим древний храм, не почувствуем запаха крови и сырого камня, вся история может показаться не слишком удачной выдумкой. Сам Ритуал менторы проводят в городе, потому что в храм могут приходить только дискорды, и вовсе не из-за какого-нибудь страшного запрета – люди там просто не выживают.
Я действительно легко нашла дорогу – так, как будто бывала здесь много раз. И похоже, здесь ничего не менялось годами или даже столетиями.
Здание храма пряталось в глубине сосновой рощи, типичное для древнеримской архитектуры – колоннада под сплющенной крышей. От традиционных храмов его отличали разве что высокие двустворчатые двери, отлитые из темного узорчатого сплава, похожего на дамаск. Массивные ручки оплетали металлические побеги с листьями в форме сердец, а двор перед храмом, посыпанный черным песком, украшали две маленькие, симметрично расположенные базилики. Храм, наверное, можно было бы назвать красивым, если не знать, какой он внутри.
Я поднялась на крыльцо и потянула дверь на себя. Она поддается только тем, чье запястье отмечено печатью Богини, – туристы, даже если они сюда забредут, не смогут войти. Внутри стоял зыбкий, дрожащий полумрак, как в подземелье, и на обеих стенах вдоль прохода горели факелы – настоящие, смоляные. Едва я перешагнула порог, в нос ударил резкий, металлический запах крови. Кровь была здесь повсюду – на полу, на стенах без окон, на лавках из черного дерева, даже на потолке. Не то чтобы меня это испугало или очень удивило, но все же, не считая гибели Виктории, я никогда не видела так много крови сразу.
Я оглядывалась в поисках служителей или хоть кого-нибудь, когда между рядами лавок появился высокий парень в рваных джинсах и белой майке. На вид ему было лет восемнадцать, но издалека я приняла его за взрослого мужчину – голые плечи с буграми мускулов рисовали суровый силуэт, который странно сочетался с приятным, открытым лицом.
– Привет! Ты Сэйнн, новенькая? – Он подошел ко мне с приветливой улыбкой, заговорив на английском. – Меня зовут Лучано. Я служитель храма, бываю тут пару раз в неделю, слежу за порядком. Ты из Нидерландов? А на итальянском не говоришь? Нет? Могу посоветовать хорошие курсы, там большинство наших новичковиностранцев занимается…
Он тараторил так, как будто мы встретились на какой-нибудь вечеринке, а не посреди леса, в тайном храме древней богини, на камнях которого еще не высохла свежая кровь. Лучано махнул рукой, показывая куда-то в сторону:
– Проходи вот здесь, у стены. Тут чище, сюда почти ничего не попало, а останки мы уже убрали. Но все равно лучше смотри под ноги.
– Останки? – переспросила я и осмотрелась.
– Ну да.
– Какие?
– Человеческие, конечно, какие еще?
Я сглотнула – не от отвращения, а просто вдруг во рту пересохло. Лучано рассмеялся:
– О, да тебе еще многое предстоит узнать, я прямо завидую. Я давно привык. Понимаешь, двери храма не открываются для людей, но время от времени Дискордия заманивает их сюда и разрешает войти. Обычно это туристы откуда-нибудь издалека, но бывает, что и местные. Как правило, это два человека, иногда больше, иногда они знакомы между собой, иногда впервые видятся на пороге храма. Как бы там ни было, Дискордия впускает их, а потом они ссорятся. Даже если до этого обожали друг друга без памяти. Поводом может стать что угодно – дурацкая шутка, обида десятилетней давности, или просто один что-то сказал, а другой не так понял, – и началось. Спор переходит в драку, и она продолжается до тех пор, пока все ее участники не погибнут. Тот, кто не убит, или позже умирает от повреждений, или кончает с собой, когда понимает, что натворил. Или бьется до смерти о стены и двери, потому что впустить Дискордия может, а вот выпустить – вряд ли. Потом мы убираем останки, так что их никто никогда не найдет. А кровь не смываем, и она со временем превращается в камень, становится частью храма. Удобно, да? Не надо тратиться на замазку и утеплитель…
В Контракте есть пункт о том, что после Ритуала мы по-прежнему имеем право почитать нашу Богиню и «не препятствуем ее воле» (то есть мы не обязаны спасать ее жертв). Дискордия не убивает, говорила мне Герцен. Она всего лишь проявляет в людях ту тьму, которую они уже носят внутри, старательно пряча от посторонних глаз и даже от самих себя. Но она, эта тьма, всегда рядом. И часто ей нужен всего лишь слабый толчок, чтобы вырваться наружу.
– Так что ты вовремя, я уже все убрал и свободен, – закончил свой рассказ Лучано и вдруг сменил тему. – Кстати, у тебя есть парень?
– Что? – не поняла я, стараясь ступать за ним след в след и не измазаться от стены.
Мы шли в полумраке, в дрожащем свете факелов, игравшем на загорелой коже Лучано и в его темных кудрях. Скорее всего, вокруг нас на километры не было ни одного человека, и я задумалась, куда ведет этот разговор.
– Мне тринадцать, если вдруг тебе не сказали, – ответила я, сомневаясь, впрочем, что это мне чем-то поможет.
Соблюдают ли дискорды здесь человеческие законы? Или устраивают оргии без разбора? Лучано обернулся, смерил меня насмешливым взглядом, а потом расхохотался:
– Расслабься, мелочь. Я ничего тебе не предлагал. Конечно, я знаю твой возраст, и по нашим законам я бы никогда тебя не тронул против твоего желания – мы одна стая и не причиняем друг другу вреда. И кстати, если что, девушки меня не интересуют в принципе.
– Зачем ты тогда спросил?
Лучано остановился в проходе, театрально вскинул руки, поднял лицо к потолку и воскликнул:
– О боги! Ну почему у нового поколения такие плохие софт-скилс, что они совсем не могут поддержать разговор и все принимают на свой счет? – потом вновь повернулся ко мне. – Я просто так спросил, знакомлюсь. Не бери в голову… Сюда, пожалуйста. Так, ну вот. Это трон и алтарь – самое важное место в храме. А это, собственно… Ну, она в представлении не нуждается, раз уж ты здесь.
