обнимая меня. Я вздрагиваю, и она отстраняется.
— О Боже, прости, я…
— Все в порядке… воды… — Хриплю я.
— Вот.
Я чувствую соломинку у своих губ. Морщась от боли, я пью, Но вода охлаждает жжение в горле.
— Я… все расплывается.
Она давится рыдающим смехом.
— Они могут тебе понадобиться.
Она надевает мне очки. И я сморгаю, внезапно обретая способность видеть. Фиона стоит рядом с моей кроватью. Когда я смотрю на нее, ее рука взлетает ко рту, и она начинает плакать.
— Черт, Нина, — всхлипывает она, обнимая меня, на этот раз осторожно. — Я думала… мы думали— Черт, подожди. — Она отстраняется и бросается к двери. — ВИКТОР, ВИКТОР! Она проснулась!!
Я вздрагиваю от ее крика, но я в норме. Оглядываясь я понимаю, что нахожусь в доме моего брата, в моей старой комнате, когда я жила здесь. Я слышу громкие шаги. И вдруг он оказывается там. Виктор задыхается, борясь о слезами, когда он бросается через комнату и схватывает меня в объятия.
Я стону от боли. Но когда он ругается и пытается отстраниться, я крепко прижимаю его к себе. Он растворяется в объятиях, прижимая меня к себе, когда я внезапно начинаю рыдать ему в грудь.
— Виктор…
— Я держу тебя, — яростно шепчет он. — Я держу тебя, Нина.
— Что…
Он отстраняется, его лицо мрачно.
— В тебя стреляли. Не очень страшного, но она задела тебя довольно глубоко и сломала ребро.
Все это возвращается назад в ужасным размытым пятном. Я помню ухмыляющееся лицо Дмитрия. Разбитый стул, стреляющий пистолет…
Мое сердце разрывается надвое, когда я внезапно бледнею.
— Костя!!
Виктор и Фиона переглядываются. Моя паника нарастает.
— Виктор, где Костя?! Где он?!”
— Нина…
— Где он?!!
— Он здесь, — тихо рычит мой брат.
— Мне нужно…
— Он в операционной, Нина, — тихо говорит Фиона. — Он…
— Он был в плохом состоянии, когда мы нашли тебя, — говорит Виктор, его губы сживаются в тонкую линию. — Но я буду честен, Нина. Единственная причина, по которой мы взяли его с собой, это то, что я хочу получить гребаные ответы.
Я хмурюсь.
— Что?
— Нина, он похитил тебя.
— Он спасал меня. Несколько раз.
Виктор хмурится.
— Я не думаю, что ты видишь это ясными глазами. Нина, он взял тебя…
— Да, чтобы спасти меня! — огрызаюсь я. — Викор, мне нужно увидеть…
— Ты ведь слышала о Стокгольмском синдроме?
Я закатываю глаза.
— Это абсурд…
— Неужели? — мягко спрашивает Фиона, подходя к кровати. Она кладет руку мне на плечо: — Нина, ты через многое прошла. И это может сбить с толку, когда ты так тесно связана с человеком, который взял тебя…
— Тебя это смущает, Фиона? — яростно огрызаюсь я. — Поэтому ты вышла замуж за моего брата?
У нее тонкие губы.
— Нина, перестань, это не…
— Это именно то, что нужно! — Я свирепо смотрю на брата. — Извините, но чем это отличается? Ты забрал ее, — я киваю Фионе. — На случай, если ты забыла о вашей маленькой встрече.
— Нина, ты под большим…
— Я в порядке, — огрызаюсь я. — И я не нуждаюсь в том, чтобы меня поучали или обращались со мной как с ребенком. Вик, ты забрал Фиону. Я понимаю, что вы двое удивительные, родственные души и все такое счастливое дерьмо. Но все началось с того, что ты забрал ее. Костя даже этого не сделал, он оттащил меня от опасности. Он спас меня, Виктор. От Дмитрия, другого человека, которого ты, вероятно, нашел на складе.
Губы Виктора сжимаются.
— Неужели Дмитрий…”
— Мертв, — рычит он. — Очень, очень мертв.
— Хорошо.
Он отводит взгляд, потом снова смотрит на меня.
— Нина, у Кости были твои фотографии. Карты вашего маршрута на работу, коды ключей от входной двери вашего здания. А потом была куча дерьма обо всех нас, обо мне, Фионе, Льве, Зои, Николае. — Он хмурит брови. — У него было все на нас, Нина. Я имею в виду, что это было похоже на комнату наблюдения ФБР.
— Он… — я осеклась. Я знаю, что пытаюсь найти способ замаскировать первоначальный интерес Кости к моей семье, желание причинить им боль, прежде чем он поймет правду. Но я не знаю, как это выразить словами.
— Там были схемы, которые я понимаю, Нина. Это были карты зон поражения. У него были отмечены места рядом со всеми нашими домами, которые являются идеальными снайперскими точками. У него была винтовка, оптический прицел… — рычит Виктор. — Он был на той вечеринке на крыше, не так ли?
Я отвожу взгляд. Фиона втягивает в себя воздух.
— Нина?
— Да, — шепчу я. Я поворачиваюсь к ним. — Был. Но это… это очень сложно.
— Не усложняй, Нина, — рычит Виктор. — Потому что я очень, очень близок к тому, чтобы спуститься в комнату, где с ним сейчас работают, и всадить ему пулю в лоб.
Я прищуриваюсь, глядя на него.
— Если ты сделаешь это, то больше никогда меня не увидишь.
Его губы разжимаются, и мы смотрим друг на друга. Наконец он делает вдох. — Пожалуйста, Нина. Заставь меня понять.
— Стрелял не он. Не виновен не в автокатастрофе, не вперестрелки в больнице. Это был Дмитрий, пытающийся закончить то, что Костя не хотел делать. — Я медленно киваю.
— Который делал?
Я прикусываю губу.
— Убить тебя. Вообще-то, всех нас.
Фиона подносит руку ко рту. Мой брат морщится.
— Нина, от тебя лучше не становиться, — тихо шипит он.
— Это трудно объяснить, Виктор. Федор Кузнецов был для него как жестокий отец. Он сбежал из тюрьмы в России из мести, хотя человек, которого убил Николай, большую часть времени издевался, был газлайтом и использовал Костю.
— И все же он решил вырваться из чертовой неприступной тюрьмы, приехать сюда и убить нас за это?! — Огрызается Виктор.
— Это ты говоришь о Стокгольмском синдроме, Вик, — парирую я. — Вот что бывает, когда так живешь. Этот человек был ужасен для Кости. Он сделал его таким, какой он есть или был. Но Федор по-прежнему оставался единственной семьей, которую знал Костя.
Я смотрю на свои руки.,
— Вик, я знаю, что тебе пришлось нелегко в детстве. Но когда у тебя есть кто-то, кто должен быть членом семьи…
— Богдан, — тихо рычит он.
Я киваю.
— Да. — я поднимаю на него глаза. — Послушай, в конце концов, ты у меня был. После всего, что случилось, я слогла найти семью. Костя-нет. У него был Федор, а потом тюрьма. Поэтому, когда он услышал о Федоре…
Виктор опускает голову качая ею.
— Нина, это просто… это слишком. Против него многое говорит.
— Виктор, он спас меня.
— Нина…
У меня на глазах выступили слезы.
— Я имею в виду
