лесу. Лучшего места для КП не сыскать!
Прикинув размеры окопа, Юрка удовлетворенно потирает руки:
— Петрову и Демину места хватит. А если они пожмутся, и я умещусь. Разрешите доложить, КП оборудован досрочно и готов к приему начальства!
Он вылезает на бруствер и дает указания:
— Дорохов, останься здесь. Сиди и карауль, чтоб никто не занял командный пункт. Учти, на готовенькое здесь много охотников. В общем, держи бинокль, и привет. Мы пошли докладывать Петрову. — Довольный собой, Юрка по-гусиному вразвалочку шагает впереди всех назад к штабной самоходке.
Остаюсь в одиночестве на самой верхней точке холма. Осматриваюсь вокруг. Пейзаж знакомый. Здесь рядом должны быть окопы саперов. Впереди горбатится притихшая вражеская высотка. По ее верхнему срезу, словно вышитая на белом полотнище черными нитками, тянется извилистая линия окопов и укреплений. Ветер оголил от снега бугорки дзотов, и на темной тесемке траншей они выглядят узелками.
Навожу стекла бинокля на Нерубайку. Невозможно ничего разглядеть. Уцелевшие хаты словно в тумане. Похоже, что их заслоняет белесый дым, стелющийся по земле. Зато отлично просматривается Омель-город. В селе различимы даже фигурки солдат, снующих по улице. А вражеские окопы и вовсе рядом.
Сзади один за другим гулко и раскатисто ухают выстрелы тяжелых дальнобойных орудий. Кажется, начинается артиллерийская подготовка. Но нет, опять становится тихо. И вдруг что-то толкает землю из глубины. Через высотку прямо над моей головой с глухим шуршанием летят снаряды. С каждой секундой гул орудийных залпов становится громче, грознее.
Слева из леса выползают тридцатьчетверки и самоходки. Узнаю знакомую «коробку» Левина — по серым пятнышкам на ее испещренном отметинами, исцарапанном теле, по отколотому болванкой уголку башни, по большой подпалине на правом борту, оставшейся после разводки боем. Машина комбата с ходу взлетает на гребень высотки. Словно привязанная к ней невидимой нитью, справа выскакивает на пик новенькая темно-зеленая тридцатьчетверка. А чуть сзади, стараясь не отставать, несутся остальные самоходки и танки. Они покачиваются на бороздах и наполняют воздух железным стрекотом и утробным медвежьим ревом моторов.
— Давай, Грибан!.. Вперед, Серега! — кричу, поддаваясь необъяснимому порыву нахлынувшей радости.
Справа, словно из-под земли, вылезают из окопов саперы. Они бросаются вслед за танками. Многие из них еле передвигают ноги. Но они бегут и бегут вперед. Усталость не доконала их! Не взяла!
Держа автоматы наперевес, как винтовки, мимо меня бегут пехотинцы…
«Ур-ра-а!» — гремит над ожившей высоткой, и этот раскатистый людской рев заглушает рокот моторов. Снова смотрю в бинокль. Близко, — кажется, прямо перед глазами — выскакивают из окопов немцы. Пригибаясь к самой земле, они драпают за спасительный бугорок, бегут, нелепо размахивая руками.
У меня такое чувство, будто я сам среди атакующих, словно не от кого-нибудь, а от меня бежит этот белобрысый детина, потерявший шапку, прихрамывающий на левую ногу. Он то и дело оглядывается. Одной рукой держится за бедро, в другой у него автомат. Я поймал его в перекрестие бинокля, словно в прицел. Сейчас бы снайперскую винтовку!..
— Вылезайте, товарищ ефрейтор!
Сзади на коленях стоит Смыслов и делает ладошкой выразительный жест, призывающий поторопиться. За его спиной Демин, Петров, Усатый. Поспешно выскакиваю наверх. Но хватит ли небольшого окопчика для троих, из которых двое «крупногабаритные», как называет Юрка Демина и Усатого. И вообще нам могут дать нахлобучку: ведь на замполита мы не рассчитывали — откуда нам было знать, что он заявится на КП.
Петров легко спрыгивает вниз и с нетерпением следит за полковником. Согнувшись пополам, Демин сначала упирается клюшкой в дно и, лишь нащупав точку опоры, осторожно опускает вниз одну ногу. Мимо с фырканьем, обдавая холодным дуновением, проносится тяжелый снаряд. Юрка стремительно припадает к брустверу. Он делает поклон инстинктивно, но на этот раз реакция у него запоздалая. «Поросенок» уже безопасен. Того, кто слышит его «хрюканье», он не может убить, он уже пролетел мимо, и поэтому совсем не обязательно кланяться ему вдогонку. Об этом, наверное, подумал сейчас и Петров, пристально взглянувший на Юрку, переломившегося в поклоне. В глазах капитана вспыхивают лукавые искорки.
— Не маячьте! — приказывает нам Петров.
Мы ложимся позади окопа на середине тропинки, протоптанной сюда от леса солдатскими сапогами. Самоходки и танки уже миновали гребень и скрылись в балке. Неподалеку от нас вспыхнула тридцатьчетверка, но и она, выбрасывая клубы черного дыма, ушла вперед, за бугор. И только одна из самоходок осталась на самой вершине. Вскинув пушку вверх, она сначала замедлила ход, затем замерла, словно в удивлении загляделась темным зрачком орудия в синее небо.
— Чья машина? — спрашивает Демин, не поворачивая головы.
— Из батареи Грибана, — резко бросает Петров.
— Что с ней?
«Кого он спрашивает? Меня или капитана? И вообще, почему он спрашивает? Откуда нам знать, что стряслось с самоходкой».
— Смыслов, живо к штабной машине. Свяжитесь с подбитой самоходкой, — приказывает Демин.
Юрка исчезает в балке и через несколько минут возвращается.
— Рация Грибана не отвечает.
Полковник повышает голос:
— Где помпотех батареи?
Он оглядывается, смотрит на меня в упор холодным колючим взглядом и, кажется, вот-вот закипит от гнева.
«А при чем тут я? Почему он так смотрит?»
И снова вовремя вмешивается Петров:
— Товарищ полковник, у Грибана нет помпотеха. Шаповалов погиб. Заменить не успели.
— Вызвать арттехника!
Повернув ко мне голову, Петров бросает через плечо:
— Слышал?!
— Есть, вызвать арттехника!
Словно воздушной волной, за какую-то долю секунды сдувает меня с тропинки и несет назад к штабной самоходке.
Артиллерийский техник четвертой батареи Иван Кравчук. Я его узнаю за три версты. Только бы не залез в кусты, не спрятался во время обстрела.
Подбегаю к машине и сразу замечаю его среди солдат, пристроившихся на плащ-палатке под выхлопными трубами самоходки. Старшина сидит, прижавшись спиной к броне, и старательно протирает шомполом-коротышкой ствол трофейного парабеллума.
— Бегом к полковнику!
— Куда? — Кравчук удивленно вскидывает брови.
— Туда…
Через минуту мы вместе подбегаем к командному пункту. Кравчук с разбегу садится на край окопа. Он свешивает ноги в щель и пригибает голову. Я занимаю свое прежнее место.
За бруствером как на ладони открывается панорама боя. Изъеденное минами и снарядами поле. На нем рубчатые гусеничные следы. Они напоминают лестницы для спуска вниз, в ложбинку. Серыми кочками лежат на снегу убитые. Их захоронят здесь, где-нибудь рядом с этим окопом. Захоронят в братской могиле со всеми почестями. А потом полковой топограф срисует с карты нашу высотку, поставит на месте могилы крестик и отправит «сколок» вверх по инстанции. И во все концы пойдут похоронки с указанием места могилы сына, мужа, отца или брата.
Слева метрах в пятидесяти с кряканьем и
