встречайте одиннадцать прощукин». Как я понял, а бабушка подтвердила, встречать надлежало одиннадцатичасовой из Борисова. Видимо, прапорщик везёт заказ от офицеров полка — распробовали, значит. Это хорошо, даже если пару ящиков закажут — лиха беда начало. В пятницу же назначена вторая примерка в ателье, но день обещает быть не таким беспросветным, как казалось раньше.
После ужина решил подбить складской баланс перед визитом военных. Сомневаюсь, что они много купят, но знать точно сколько и чего у меня на складах нужно в любом случае. Я стал получать какое-то странное удовольствие от новой привычки за работой напевать что-то странное, из возникающего в голове не пойми откуда. Как правило чушь редкостная, но забавная, и мелодии прилипчивые. От иной по два дня избавиться не получается.
— Если хочешь подраться
Сиди в своих кустах.
Там тебя укусит
Лошадь в розовых трусах!
От двери раздалось покашливание и ехидный бабушкин голос:
— Нет, внучек, это явно не твоё. Не выйдет из тебя поэта, и песенника тоже. Я, конечно, в молодости пыталась стишата сочинять, как большинство девчонок в то время. Так такая фигня получалась… «Любовь» и «кровь» рифмовала. «Розы» и…
— И «морозы»?
— Нет, и «тверёзый»[16], — бабуля хихикнула и процитировала: — «Ты дарил мне розы, когда ты был тверёзый» — до сих пор вспомнить стыдно, — вопреки словам бабушки, выражение её лица демонстрировало скорее удовольствие и ностальгию, чем стыд. — Но по сравнению с твоими песенками — знаешь, вполне ничего так стихи были, можно сказать даже приличные.
Я, вместо привычного уже оправдания, решил пошалить и высказаться в защиту этого своего «творчества душевнобольных». Но сделать это как-то наукообразно и цветисто.
— Вот так стараешься, ночей не спишь, хочешь осчастливить человечество памятником литературного творчества, — начал я неспешно сочинять ответ, и тут меня как за язык дёрнуло, и я начал нести невесть что, точно, как с песнями. — Работаешь на стыке постироничнеской квазиготики с панк-романтизмом, а обыватели, не понимающие всей прелести абстракций мескалинного генеза, принижают твои достижения…
Глядя на шокированную бабушку, я пытался удержать свою челюсть от отвисания и понять — что я только что выдал, какой в этом смысл и откуда я этих слов набрался-то⁈
Бабуля, которая начинала разговор в шутейном духе, стала серьёзной, постояла молча ещё несколько секунд, потрясла головой и решительно заявила:
— Всё, хватит! Доработался! Мне внук нужен нормальный и дееспособный, а не пациент в приюте умалишённых. Никаких больше бумаг ни сегодня, ни завтра! Пе-ре-рыв, и не спорь! Давай, на выход из кабинета!
Бабушка проследила, чтобы я вышел в коридор и заперла за мной дверь. Отойдя от меня метра на три, она вдруг остановилась.
— Так, совсем голову задурил! Я же тебя на ужин звать пришла.
Пока мы шли в столовый уголок кухни, она продолжала бормотать себе под нос:
— Подумала бы, что пьяный, но запаха нет, и посуды в кабинете тоже. Но на трезвую голову такого тоже не выдумаешь. Или издевается, поросёнок? Нет, тут точно — или головой ударился, или накидался втихаря. Как дед — вот где умелец был, по части выпивки.
Она подумала ещё немного и громко спросила:
— Юрка, скажи честно, ты что, выпил, что ли⁈
Глава 25
В пятницу с утра в доме кипела подготовка к приёму гостей. Нет, шла она с момента получения телеграммы, но вскипела и забурлила уже утром. Казалось бы, что такого — приятель заглянет, привезёт заказ от своих знакомых. Посидим с ним в кабинете часок и всё на этом. Может где-то в других местах или больших городах оно так всё и происходит, у нас же любой гость — это событие. Даже просто заскочить к приятелю, такому же подростку, если попасть на глаза взрослым — всё, минимум час долой. А уж официальная поездка…
Тем более — приезжают из другого города, офицеры, дворяне. Вот визит тех же представителей поставщиков сырья — чисто деловая встреча, порой даже прямо в лавке на первом этаже, на прилавке бумаги подписали и разбежались. Но тут и свежие люди, и издалека, и кроме делового интереса (сбыт) есть ещё и какие-никакие личные отношения. В общем, как сказала мне бабушка. «ты не понимаешь, это другое». И убежала руководить уборкой гостиной на втором этаже и проверять запасы своих домашних, самодельных то есть, наливок с настойками.
У слуг работы хватало тоже. Семёнычу нужно было подготовить парадный подъезд к дому, редко используемый, а потому изрядно запущенный. Это кроме уборки всей территории, подвязывания и выравнивания всех кустов, что по мнению бабушки «расползлись неприлично» и прочего. Посмотрел я на всё это и пошёл готовить коляску к выезду самостоятельно. Дело нехитрое, с детства привычное и, главное, позволяет спрятаться от бушующей в доме суеты. Правда, меня нашли и здесь. Бабушка прибежала с криком, что мне срочно нужно переодеваться в костюм-«тройку» и ехать на вокзал, «чтоб заранее». Немало сил стоило убедить, что приезжать на вокзал за час до поезда — это перебор. Вдохновлённый победой, я пытался отбиться от жаркой и плотной жилетки, под предлогом того, что если еду на вокзал, то уместнее будет дорожный костюм-двойка. Не прошло. Почти убедил при помощи хитрости: сказал, что гости-то будут в дорожном, значит, и мне нужно тоже, чтобы перед ними не выпячиваться. На минуту даже показалось, что всё удалось, но бабуля всё же спохватилась:
— В каком дорожном, что ты мне голову дуришь! Офицеры же, значит в форме приедут! А твоя форма для визитов — визитка! Потому так и называется!
— Но они же в повседневной форме будут, а то и в полевой — а меня ты, считай, в парадную наряжаешь! — сделал я ещё одну попытку на том же поле, но не убедил.
Ладно, постараюсь втихаря надеть тот костюм, что полегче, а если увидит и погонит переодеваться — скажу, что некогда, что уже опаздываю. Поймал себя н мысли, что всерьёз рассуждаю о скудости своего гардероба: есть визитка для торжетсвенных и официальных случаев, есть «дорожная» пара, будет ещё «парадный» костюм, который мне «строит» этот людоед Яков Наумович. А вот повседневного считай и нет, кроме рабочей одежды, в которой можно ходить по дому или возиться по хозяйству. Спохватился в ужасе — если так пойдёт и дальше, то к двадцати пяти уже буду тоже в ателье по полчаса пуговички выбирать⁈ Кошмар какой…
Я недооценил коварство бабули и её же предусмотрительность, а вот она меня изучила хорошо. Дорожную двойку она отдала тётке Яде «в чистку», та, разумеется, в сегодняшнем аврале заниматься этим даже не собиралась ещё, а вот визитную тройку вместе с «шёлковой» рубахой и шёлковым же галстуком-бантом она подготовила лично и выложила на кровать. Возникло желание в знак протеста поехать в рабочем летнем костюме. С трудом, но я его всё же поборол, чем даже позволил себе пару минут погордиться.
На самом деле тут скорее инстинкт самосохранения сработал, чем взросление — представил себе, как и сколько мне будет за такой демарш бабушка выговаривать и стало страшно. Я тут на днях в бакалейную лавку выскочил в костюме, который в прошлом году считался нормой — крику было… И на все аргументы, что мои сверстники как ходили, так и ходят по городу в тех же самых светлых льняных или край — лёгких и светлых хлопчатых, следовал один ответ:
— Они — не ты. Они не главы родов, а многие даже и не наследники, могут себе позволить растянуть детство хоть до свадьбы. Им — можно, тебе — нельзя!
Непробиваемо, да. Ну, ничего — поеду в академию, там будет студенческая форма, и проблемы гардероба на какое-то время перестанут заботить. В итоге на перроне стоял «нарядный, как жених» по словам бабушки или «разряженный, как чучело» — по моим ощущениям.
Семён Прощукин приехал без своего «рыбного брата» (не знаю, есть ли такое выражение, но у меня будет. Это как молочные братья, только — рыбные), а я-то думал, что они подписались одной более короткой фамилией из экономии. Зато он привёз с собой другого офицера — старше и по возрасту, и по званию — если судить по стоимости мундира и количеству украшений на нём. Поздоровавшись со мной, Семён представил своего спутника:
— Господин майор, — он сделал отчётливую паузу, — Бурундучков, Илья Фёдорович. Господин майор уполномочен обсуждать вопросы закупок от имени офицерского собрания.
— Рысюхин, Юрий Викентьевич, местный шляхтич. Прошу в коляску. До дома
