Книга Я стираю свою тень - Сергей Панченко

Айрис в десятый раз запустила повтор песни «Что ты имела в виду», исполненной «Несчастным случаем». Она слушала ее, и, когда доходило до строчек о том, как девушка притравила своего парня, а тот так и не мог ничего понять, начинала громко смеяться.

— Мне становится не по себе, — признался я. — Что веселого в том, что она отравила этого тугодума?

— Весело спето, ну и забавляет меня, какой ей достался тупой парень.

— Прям как я?

— Ты не тупой, ты медленный. Я бы разогнала тебя, если бы у меня была возможность доставить тебя на станцию.

— Ха-ха-ха, дразнишь меня пустыми надеждами. Да и жутковато мне оказаться в космосе. Я как кот, который прожил всю жизнь в квартире, привык к потолку над головой. У меня будет головокружение и панический страх от отсутствия земной тверди.

— Не будет. Ты и разницы особой не заметишь. Гравитация та же, люди те же, проблемы почти такие же.

— А небо есть?

— Имитация, конечно, но правдоподобная. Блин, я бы хотела, чтобы ты посмотрел, как я живу на станции, — Айрис свела брови на переносице. — Теперь у меня появилась новая идея фикс: я буду искать возможность свозить тебя на экскурсию на мою родину.

— Айрис, у нас только-только всё начало налаживаться, входить в колею после того расследования, на душе появилось спокойствие. Я знаю, чем закончится твоя идея. Мне снова придется напрягаться, выходить из зоны комфорта, которая и так расширилась до немыслимых для меня размеров. Если мы и долетим до твоей станции и не замерзнем в багажном отсеке какого-нибудь космического грузовика, то меня все равно найдут ваши власти и распылят на атомы.

— Тссс, не бухти, когда я размышляю, — Айрис подняла указательный палец вверх. — Кому нахрен нужны твои атомы, кроме меня. Тебя депортируют и еще извинятся. Пойми, Гордей, жизнь кислая штука, если не шевелиться. Хочешь добавить себе имплантаты, чтобы быть сильным и умным? Или установить себе медицинские штучки, занимающиеся оздоровлением тела?

— Не, ну… а это возможно? — меня слегка накрыло разыгравшимся воображением.

— Да. Самое трудное — добраться до станции. А там у меня есть знакомые, которые вживят тебе что угодно.

— Я так понимаю, что твоя идея все равно находится в стадии гипотетической, поэтому мой ответ не будет ничего значить. Предварительно я согласен.

— Здорово. Ты не представляешь, как мне хочется увидеть твою реакцию на мой мир. Ты будешь просто в шоке первый день, или неделю, или месяц.

— А потом мне понравится, и я решу остаться.

— Почему нет? Ты лучше меня подходишь для жизни на станции. Законопослушный, любишь порядок, не любишь напрягаться, рисковать. Тебе и девушку подберут под стать. Будешь выращивать ее в цветочном горшке, поливать и заботиться.

— Что это значит?

— Это значит, что между ней и цветком не будет никакой разницы. Красивая, но эмоциональная на уровне растения.

— А может быть, ты меня начала ревновать к гипотетической красавице со станции? Как ты их там называешь, инкубаторской? А?

— Да. Я передумала, мы никуда не летим, — Айрис снова включила песню «Что ты имела в виду» на начало.

Я так и не понял: идея про посещение станции была серьезной или нет? Разобраться в том, какие мысли роились в голове моей космической подруги, не представлялось возможным. Она была соткана из противоречий. Когда Айрис говорила о чем-то шутя, на самом деле это могло оказаться серьезной вещью, которой она точно собирается заняться. А когда она говорила серьезно или даже трагично, то с большой вероятностью это ничего не значило. Она вообще говорила, чем отчаяннее глупость, которую ты собираешься совершить, тем серьезнее ты выглядишь. Умное рождается из шутки, глупость из серьезности.

— Нет, ты серьезно?

Этот вопрос в применении к ней звучал совершенно противоположно. Если ответить на него утвердительно, значит согласиться, что дело стрёмное. Постепенно я сам стал приходить к похожему мировоззрению, находя ему подтверждение в течение всей своей жизни. Все, что я считал серьезным, всегда выходило мне боком, и это в конечном итоге и воспитало у меня страх перед жизнью. А если бы я был чуточку умнее и наблюдательнее, то разглядел бы зависимость между своими мыслями и тем, как на это реагировала жизнь.

— Я на тренировку, — сообщил я Айрис, но она и ухом не повела.

Тревожный симптом. Она была погружена в себя, хотя и старалась выглядеть увлеченной песней. Ее мозг и все сопроцессоры, помогающие обрабатывать данные, работали со стопроцентной загрузкой, потому она и не услышала моего вопроса. Идея космического полета с большой вероятностью замаячила передо мной. Мне стало тревожно, как, наверное, было Юрию Гагарину накануне первого полета в космос. У него был дублер на всякий случай, а я единственная кандидатура, ради которой и замысливалось это большое космическое путешествие.

Две недели назад я начал ходить в тренажерный зал. Сам решил, чтобы хоть внешне выглядеть при такой девушке не самой недостойной парой. Айрис сказала, что мой внешний вид не играет для нее никакой роли, а вот внутренний мир, стержень — это да. Усилия делали мой стержень тверже, а значит, она была за то, чтобы я ходил на тренировки. Если вас спросит девушка, какой она вам нравится больше, накрашенной или нет, отвечайте:

— Я не вижу никакой разницы, но я люблю тебя больше тогда, когда ты сама себе больше нравишься.

Будьте уверены, тогда вы точно узнаете, как она себя любит больше всего. И это будет вам обоим на пользу. Айрис перестала относиться ко мне, как к милому щенку, которого любят просто так и немного из жалости. Я рос и менялся, замечая изменения в такие моменты, когда точно знал, что полгода назад я поступил бы по-другому.

Например, три дня назад я случайно встретил Петровича. Гулял один, потому что Айрис снова была на работе, развлекала детишек. Бывший коллега попытался общаться со мной в той же манере, в которой мы общались на работе, снисходительно-высокомерной.

— Ну ты чё, устроился куда-нибудь? — спросил он небрежно, будто был уверен, что это невозможно в принципе.