— Марк, даже не смей материться перед Джеммой, — говорит Николь. — Сколько раз мне повторять, чтобы ты этого не делал? Я этого не заслуживаю.
— Да, Марк, — говорит Лили, — следи за своим языком.
— Да, Марк, — со смехом говорит Джемма, — следи за своим языком, а не то он отвалится.
Глава 3
Они сидели в гостиной, смотрели телевизор, рекламу, в которой, казалось, только и говорили о рождественских распродажах, о специальных подборках рождественских CD, о дешевых ювелирных изделиях, о ценах на мебельные гарнитуры, которые будут распродавать со складов на второй день Рождества, и тогда Марк встал и сделал вид, что отправляется на кухню, а потом быстро остановился и сказал:
— Что, если Лили приедет на Рождество? Чаепитие уже давно закончилось, и Джемма быстро уснула, рано отправилась в постель, веря, что так Рождество придет быстрей — несколько вечеров подряд Марк и Николь твердили ей об этом.
— Не особо, — сказала Николь, не отводя глаз от телевизора, она даже не вздрогнула, заметил Марк, обернувшись через плечо, чтобы посмотреть на ее реакцию.
— Но ведь больше к нам никто не собирался? — сказал он, вернувшись в комнату и встав напротив дивана, на котором, поджав под себя ноги, в своей обычной позе сидела Николь. — Твои родители отправляются к твоей сестре. Моя мама будет с Лоуренсом и его тупой семейкой, так что в этом году мы не слишком-то часто будем видеться.
— Не в этом дело, — сказала она. — Я думала, что у нас будет хорошее, спокойное, семейное Рождество, только для нас. Только для нас троих. Именно об этом я и мечтала.
— Ну а теперь будет только для нас четверых, — сказал он. — Она моя дочь, Николь. Если она хочет приехать на Рождество, я не могу ей отказать.
— Нет, ты можешь, — сказала она. — Ты легко можешь сказать — нет. Кстати, это Лили решила поехать сюда в последнюю минуту или это Ким просто хочет избавиться от нее? Чем эта женщина сейчас занимается?
— Ким сказала мне по телефону, что Лили говорила, она хочет провести Рождество с нами. Ей уже плохо от своей мамочки — Ким именно так и сказала.
— Ну да, конечно, а может, мы не хотим праздновать Рождество вместе с ней?
— Кто это мы? У тебя есть свое мнение, у меня — свое.
— Я не понимаю тебя, Марк, — сказала Николь, высвобождая ноги и отворачиваясь от телевизора, но не глядя ему в глаза. — То ты только и делаешь, что поливаешь Лили грязью и материшься, то ты заявляешь, что она — самое важное в твоей жизни. В последний раз, когда ты видел ее, когда ездил в Ньюбери на ее день рождения, ты вернулся, матеря ее на чем свет стоит, ведь так? Ты говорил, что она совершенно невоспитанна и проигнорировала тебя, вместо этого предпочла ускакать куда-то со своими друзьями.
— Это не значит, что она мне не дочь, — сказал он.
— Да, это абсолютная правда.
Он не сказал Николь, что, когда он ездил в Ньюбери на ее день рождения, на самом деле он вообще не виделся с Лили. Он не мог признаться своей жене, что Лили не было дома, что она не захотела встречаться со своим отцом, к тому же он ничего не упомянул о том, что купил для Лили компьютер — от этого, если вспомнить, что ее вообще не было дома, вся ситуация выглядела бы гораздо хуже. А еще он не упомянул ничего о своей стычке с Ким, ни словом не обмолвился о том, что готов был трахнуть ее.
— Это не значит, что на мне не лежит никакой ответственности, — сказал он. — Кровь есть кровь, ведь так? От этого не убежать.
— Ответственность — ты не знаешь, что значит это слово, — сказала Николь. — А как насчет твоей ответственности перед женой, перед твоей теперешней женой, и перед вашей общей дочерью, той дочерью, с которой ты живешь в одном доме?
— Слушай, Николь, Ким сказала, что беспокоится, как бы Лили не сбежала или не выкинула какую-нибудь глупость, если не выберется куда-нибудь на Рождество. Вероятно, она действительно что-то чувствует, особенно теперь, когда ее братья, ее сводные братья, ну ты знаешь, Джейк и Син, больше не живут с ними. Ким сказала, что Лили все время повторяет, что у нее нет нормальной семьи.
— Ну и чья это вина? — сказала Николь, щелкая пультом, лежавшим у нее на коленях, и выключая телевизор. Затем она встала, расправила складки на своей рабочей юбке, а потом наклонилась и стала подтягивать колготки — Марк всегда ловил ее за этим — нечаянно слегка задрав юбку. — Не знаю, зачем я связалась с тобой, Марк, — сказала она. — Я имею в виду, что я, наверное, умственно отсталая. Этого просто нельзя допустить — ради Джеммы. Ты едва знаешь эту девчонку. Ну какой ты ей хороший отец? Я так привязываюсь ко всему — и это большая глупость, я привязываюсь к вещам, как бы плохи они ни были. Господи, Марк, я не знаю, что я в тебе тогда такого увидела, давай подумаем об этом. Разве что я считала, что ты и в самом деле такой добрый и заботливый, а все остальное — грубая маска. Люди страдают, потому что им кто-то нравится, пусть миллисекунду, потому что считают этого человека тем, кем он не является — и это сумасшествие. Но может, мне просто было жаль тебя. Пожалела тебя за то, что ты прошел через всю эту бодягу — через все говно, которое ты сам, черт возьми натворил. Правильно?
А потом, заглянув Марку в глаза, не мигая, Николь продолжила:
— Ты не приносишь ничего, кроме несчастья, Марк, а я, дура, все тебе спустила с рук — ты все испортил Джемме, нашей дочери. Ты все подверг опасности. Как я позволила этому случиться — у меня ведь хорошая работа и люди меня уважают. Я не удивляюсь тому, что ты не хочешь работать, я не удивляюсь тому, что тебя не взяли на работу в ту инженерную фирму, хотя, казалось бы, они брали каждого встречного-поперечного в этом городе. Кто может на тебя положиться? Твоя ответственность, Марк, точно такая же, как у Лили. И ты ведешь себя так же жалко и по-детски. Кровь есть кровь, как ты говоришь, все правильно. Она вас так же крепко связывает, как и все остальное, это точно. Как клей какой-то невъебанный.
Николь уходит на кухню, и она не может пройти, не задев Марка плечом. Он не собирался уступать ей проход, но ничего не мог сказать в ответ. Он ничего не мог сказать в свою защиту. Раньше он никогда так не чувствовал себя с Николь — таким скованным, таким подавленным. Хотя именно это чувство он испытывал, когда виделся с Ким. Он последовал за Николь на кухню и оказался лицом к лицу со своей разозленной женой, в тесном, замкнутом пространстве, привет от Ким номер два, и тогда он подумал, глядя на Николь, в ее короткой, тесной темно-синей рабочей юбке и белой, почти прозрачной блузке, сквозь которую просвечивала почти каждая деталь ее кружевного черного Wonderbra — на кого она пыталась произвести впечатление на работе, кого она хотела трахнуть в своем офисе? Какого-нибудь богатого директора, разъезжающего на шикарной корпоративной машине? На последней марки BMW пятой серии — на такой ездит ее непосредственный босс? И все, что он мог сказать, пока его мысли метались между Николь и Ким, между злостью и болью, а плюс ко всему — головокружительный выброс адреналина — неожиданная потребность приложить куда-то физическую силу, потребность занять тело, а не голову, потребность занять конечности, член — все, что он мог сказать, было:
