Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Жизнь технократа предельно абстрактна, даже когда он находится внутри собственной сферы компетенции. Для них все проблемы – одного, интеллектуального толка. Нужно непрестанно размышлять, и благодаря этому становится возможным действие. После размышления действие происходит само собой. Разум связан с языком, и поле битвы технократов – это язык. За изменением языка последует действие. Политкорректность, как ее называют, – это способ, с помощью которого технократы, будучи набирающим силу классом, перестроили мир. Слабое место технократии – пропасть между их сферой компетенции и универсальными принципами, которые они практикуют.
Более отчетливо этот принцип виден на примере их отношений с теряющим силу классом, состоящим из белых рабочих. В технократическом сознании фундаментальный источник угнетения – белокожий мужчина, исторически притеснявший других посредством своей расовой, национальной и гендерной принадлежности. Но технократы проводят четкое различие между самими собой (преимущественно белыми мужчинами), вовлеченными в борьбу с угнетением, по меньшей мере, и мыслью, и словом, – и теми белыми, которые продолжают придерживаться идеологии угнетения. Стагнирующий класс бедствует еще и в экономическом смысле, но на взгляд технократии, внутри которой широк диапазон доходов, самое существенное – отнюдь не жалкое экономическое положение, а нежелание порвать с идеологией угнетения.
Промышленный рабочий класс старше технократической прослойки. Его постепенный упадок начался около 40 лет назад. Дети представителей этого класса также пострадали, но другим образом. Жизнь их родителей зависела от того, что они могли делать своими руками. Их мир можно было попробовать на ощупь – он состоял из механизмов и физических явлений, которые надлежало покорять. Они гордились своей физической силой и здравым смыслом. «Здравый смысл» – сложный термин, но он сводится к познанию видимого мира и к вещам, общим для всех нас в это время и в этом месте. Целью рабочего класса было не изменить мир, а найти в нем безопасное место, понять его правила и следовать им.
Белый рабочий класс функционирует в рамках полученной, а не созданной морали. Мораль, которую он получил, унаследована им от родителей и церкви. К 1980-м годам большинство представителей белого рабочего класса были католиками и протестантами, многие – консервативного толка. Гомосексуализм, внебрачный секс, однополые браки и аборты они считали глубоко аморальными. Впрочем, моральные принципы и реальные поступки у представителей данного класса, как и у всех людей, зачастую сильно разнились.
Теперь этот общественный класс живет в мире, где взгляды его церкви, наиболее авторитетные из возможных, не только считаются неправильными, но и являются выражением фобии. Церковь, заповеди которой для него и справедливы, и чрезвычайно могущественны, подвергается нападкам. Эти атаки не ослабляют его мораль, но фактически трансформируют ее в чувство необходимости глухой обороны. Когда то, что унаследовано от такой могущественной власти, осмеивается, далее неизбежно следует контратака, и эта контратака ведется на политическом поле.
Расизм всегда был частью американской истории, но сейчас проблема заключается не столько в расизме белых рабочих, сколько в избирательной несправедливости. Они возмущены тем, что существуют специальные программы для «угнетенных меньшинств», но, похоже, никого не волнует, что доходы белого рабочего класса снижаются и половина рождающихся детей уже воспитывается матерями-одиночками. Наркозависимость приняла масштабы эпидемии. Другими словами, положение белого рабочего класса сейчас не отличается от положения афроамериканцев в 1970-х годах.
Положение афроамериканцев стало в свое время вопросом первостепенной важности, в итоге появились программы, наиболее спорная из которых – позитивная дискриминация. Технократия, хотя и неудачно, пыталась решить проблему разрушающейся афроамериканской семьи. Однако в отношении белых рабочих подобной озабоченности нет. Скорее технократы видят в них проблему, в то время как представители белого рабочего класса считают себя столь же достойными помощи, как афроамериканцы или латиноамериканцы. Они считают, что пострадали как класс и были забыты в пострейгановскую эпоху. И только с возникновением Трампа у них появился кто-то, понявший их наконец и вставший на их сторону.
Технократия одержала верх над белым рабочим классом, хотя вряд ли это можно считать достижением, как показали выборы, в которых победил Дональд Трамп. Впрочем, это всего лишь начало противостояния. Давление на технократию будет усиливаться. Америка движется к институциональному кризису, в ходе которого компетенция технократии и институтов федерального правительства будет поставлена под вопрос. Однонаправленное давление будет происходить от более масштабного геополитического кризиса и растущей неспособности технократов определить институциональный путь Америки как империи. Точно так же способность технократии находить последовательные решения социальных проблем строго ограничена – частично из-за ее идеологии, частично из-за неумения упрощать сложные проблемы.
Белый рабочий класс поддержал Трампа не единодушно, но и не был единственной его опорой. Хотя никто не поддерживал Трампа столь же активно, как белые рабочие, он получил поддержку и от других слоев. Хиллари Клинтон, как уже отмечалось, была кандидатом от технократии. Она баллотировалась на пост на основании своих прежних политических достижений и громко защищала угнетенных. Она выиграла всеобщее голосование, но проиграла выборы, потому что голосовали за нее в основном на Северо-Востоке и Западном побережье. Другими словами, она завоевала центр технократии, но потеряла центр страны, то есть медленно разрушающуюся промышленную базу. Выборы показали, что противостояние основных конкурирующих классов зашло в тупик. Клинтон потерпела поражение не из-за представителей рабочего класса, а из-за географической концентрации ее сторонников и пассивности избирателей, которые должны были голосовать за нее.
Один из моментов, объясняющих поражение Х. Клинтон, – Ливия. Несмотря на неудачи в Афганистане и Ираке, США решили вести воздушные бомбардировки, чтобы свергнуть тирана Муаммара Каддафи. Каддафи был убит, но возник хаос, в результате чего погиб посол США в Ливии. Если опустить остальные возникшие проблемы, то решение свергнуть еще одного диктатора шло вразрез с американским опытом в Ираке или напряженностью в Сирии. Операция задумывалась в качестве гуманитарной интервенции, и технократия в Государственном департаменте США[34] видела в этом нравственно обоснованное предприятие с малым риском. В остальных аспектах касательно Ливии Клинтон потерпела сокрушительное поражение, но сильнее всего ее сломила политическая непоследовательность. Каждый раз, когда она расхваливала собственный успешный внешнеполитический опыт, вставал ливийский вопрос.
Неудача Клинтон в Ливии выявила слабое место технократии. Аргумент в пользу компетентности как основы политической власти зависит от успеха экспертов в управлении как их небольшой областью ответственности, так и обществом в целом. В каком-то смысле это оправдание власти любого класса, но у технократов это единственный и фундаментальный аргумент. Если они терпят неудачу, то их претензии на авторитет и обоснование собственной власти теряют силу. Когда технократы становятся правящей фракцией, их единственное стремление – преуспеть. Поскольку менеджмент и компетентность соотносятся, но не столь тесно, как можно было бы себе представить, то чем больше технократы внедряются в управление, тем меньшую роль играют их экспертные знания.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
