Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Внизу фонарик оказался гораздо полезнее. Он обнаруживал внезапно выросшие деревья (час назад их здесь не было), змеившиеся по тропинкам корни, а также – валуны, разбросанные тут и там неутомимым Воронцовым. На одном из валунов Зоин фонарик выхватил из мрака бронзовую табличку. Валун был надгробным памятником воронцовской собаке. Через минуту они увидели ее призрак. Метрах в десяти – там, куда фонарик почти не доставал, – стояло неопределенное четвероногое существо. В его инфернальном взгляде отражались остатки Зоиного света. Судя по росту, животное могло быть даже котом.
Соловьев давно уже понял, куда они идут. Может быть, уже тогда понял, когда Зоя впервые упомянула о продолжении поисков. Собственно говоря, и фантазии здесь особенной не требовалось. Дома у Тараса они всё подробно осмотрели. Если и было что искать в дополнение к найденному (где, помимо дома, может что-либо хранить такой человек?), делать это оставалось лишь на его рабочем месте. При свете вышедшей луны место работы Тараса открылось во всем своем ориентальном великолепии. Это был Воронцовский дворец, вид снизу.
Искатели рукописей перелезли через ограду и поднялись ко дворцу-кентавру. Свернув за угол, оказались в английской его части, которая Соловьеву особенно нравилась. Он не был здесь ни разу, но на улочке, ведущей к главному входу, свободно ориентировался даже ночью. На этом узком пространстве была снята добрая половина советских исторических фильмов. Соловьев почувствовал себя немного д’Артаньяном. Человек европейского образа мыслей, он предпочел бы попасть во дворец именно с этой стороны.
По-другому смотрела на дело Зоя. Показав Соловьеву дворец со всех сторон (в представлении музейной сотрудницы взлом не отменял экскурсии), она повела его к мавританскому, выходящему на море фасаду. Слева от мозаичной, блестящей при свете луны арки по стене тянулся провод. Достав из кармана перочинный нож, Зоя его обрезала.
– Сигнализация? – шепотом спросил Соловьев.
Зоя молча кивнула. Они прошли несколько метров вдоль западного крыла и остановились у стеклянной двери. Здесь Зоя попросила его снять сумку. Соловьев, первые минуты испытывавший страх, почувствовал вдруг полное спокойствие. Происходящее очевидным образом покидало пределы реальности. При свете фонарика Зоя достала два предмета, из которых Соловьев узнал только один – стеклорез. Но начала Зоя не с него. Взяв второй предмет (три резиновых круга, вписанных в треугольник), она приставила его к стеклу, отвела какой-то рычаг, и конструкция осталась висеть на стекле. Это были присоски.
Потом пришла очередь стеклореза. Им Зоя прочертила овал вокруг прилипших к стеклу присосок. Наблюдая за тем, как ловко специалистка по Чехову владеет стеклорезом, Соловьев подумал, что в случае их поимки статья о взломе по предварительному сговору к ним применена не будет: предварительный сговор у них с Зоей отсутствовал. О своих планах она так и не обмолвилась ни словом. А он ни о чем не спросил.
Ручкой стеклореза Зоя несколько раз легонько стукнула по стеклу. Затем взялась за присоски, беззвучно вынула начерченный на стекле овал и передала его Соловьеву. Запустив руку в образовавшийся проем, она щелкнула изнутри задвижкой. Дверь открылась.
Зоя взяла из рук Соловьева присоски и, положив на землю, отлепила от них стеклянный овал. Присоски со звяканьем вернулись в сумку. Из всего происходящего едва ли не больше всего Соловьева поражало Зоино самообладание. В царство Воронцова она вошла первой.
Даже с выключенным фонариком во дворце покойного графа Зоя ориентировалась безошибочно. Взяв Соловьева за руку, она провела его через несколько комнат, в которых (странная это была экскурсия) он только и увидел, что блеск нескольких ваз да безжизненное мерцание пожарной сигнализации. Темнота усиливала звук: скрип пола, визжание дверных петель и даже – это было у самого уха Соловьева – трение сумки о плечо.
Они оказались в служебных помещениях. Соловьев понял это по размеру комнат, а главное – окон. В одной из комнат они остановились. Зоя сжала руку Соловьева и замерла. Внезапно зажегся свет. Привыкнув к освещению, Соловьев увидел, что они стояли у стены. Свободная рука Зои лежала на выключателе. Она улыбалась.
– Это комната Тараса.
Помещение было крохотным. Закрытое железными ставнями окно. Подвесная полка, заваленная каким-то техническим хламом. Стул. Стол. На столе Зоина фотография.
– Я уверен, что он тебя любит.
Откуда-то издалека, словно из другого мира, раздался пароходный гудок.
– Любит, – Зоя поставила фотографию вверх ногами. – Разве меня можно не любить?
Она повернула стул и, сев на него верхом, один за другим выдвинула боковые ящики стола. Все они были пусты. Все они с шумом были отправлены на место. Центральный ящик оказался полон бумаг. Зоя вынула их охапкой и небрежно свалила на пол. Обтекая ножку стула, Тарасовы бумаги разъехались бесформенной массой. Соловьев присел рядом на корточки. Прежде чем он успел рассмотреть лежавшие бумаги, Зоя выхватила из них пластиковую папку.
– Есть!
Сквозь прозрачную папку просматривался знакомый Соловьеву почерк Зоиной матери. Зоя подставила щеку и постучала по ней пальцем.
– Умница, – сказал Соловьев, целуя Зою.
Остальные бумаги они запихнули в ящик. Ящик вначале не закрывался, так что Соловьеву пришлось еще раз вынуть бумаги и сложить их на столе в компактную пачку. Прежде чем выключить свет, Зоя как бы задумалась.
– Хочешь, займемся любовью в спальне Воронцова?
Свет погас. Тишине вернулись ее глубина и гулкость. Соловьев почувствовал Зоину руку на своем ремне.
– А ты уверена, что ты этого хочешь?
Рука легонько дернула за ремень. Это был жест разочарования. Короткое эх, ты беззаветной сообщницы. И Соловьев это понимал. Но ему действительно не хотелось. Чувство опасности подавляло в нем другие инстинкты. В отличие от Зои. Музейная работница была устроена прямо противоположным образом.
Не включая фонарика, они прошли несколько комнат (Соловьеву показалось, что они идут иначе, чем пришли). В одной из них остановились. Колено Соловьева уперлось во что-то мягкое. Кровать. Бесформенным пятном над ней нависал балдахин.
– Ты собираешься меня трахать или нет?
Эхо Зоиного вопроса прокатилось по всем дворцовым покоям, вернулось в спальню и коротким толчком в плечо швырнуло Соловьева на кровать. Утонув в воронцовской перине, он замер. В следующую секунду на него обрушилась Зоя. Несмотря на легкий шок, Соловьев отметил, что девушка успела раздеться. Стащить одежду с него (ну, что ты трупом прикинулся?!) ей не удавалось из-за избытка сил. Соловьеву ничего не оставалось, как уступить. Джинсы были спущены. Зоя убедилась, что сравнение с трупом неправомерно.
Ничего подобного Соловьев до этого не испытывал. Тело его скользило по шелку дворцового покрывала, а над головой покачивались кисти огромного балдахина. Может быть, именно балдахин, не Зоя, придавал ощущениям ту остроту, которой Соловьев прежде не знал. Столь интимные отношения с прошедшим его как исследователя приводили в экстаз. В этот миг он не чувствовал себя в истории гостем. Он был ее малой, но неотъемлемой частью. Его слияние с Зоей казалось ему слиянием с прошлым. Ставшим доступным, проникаемым, перед ним раздевшимся. В этот момент ему подумалось, что напрасно профессор Никольский считает историю кабинетной наукой.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
