– Господи, неужели это вас так расстроило? Женщина, о которой вы говорите, не леди и не моя жена, Ребекка. Она доводится мне мачехой.
Теперь настала очередь Ребекки удивляться. Она без сил опустилась на диван, смутно припоминая, что Кеннет рассказывал ей о женитьбе отца на девушке одного с ним возраста. Возвращаясь мысленно в прошлое, она также припомнила, что иногда леди Кимболл являлась на сеансы в сопровождении пожилого мужчины крепкого телосложения. Ребекка в то время едва замечала посетителя, так как все ее внимание было сосредоточено на сумрачной красоте леди Кимболл.
– Теперь все ясно, – буркнула Ребекка более дружелюбно. – Непонятно только одно: зачем вам понадобилось скрывать свой титул и наниматься на работу в качестве секретаря?
Кеннет разлил чай по чашкам.
– В этом нет никакого секрета, Ребекка. Мой отец умер несколько месяцев назад и оставил мне только одни долги. Я искал работу, и мне рекомендовали ваш дом. – Положив в чашку Ребекки сахар и добавив немного молока точно по ее вкусу, Кеннет протянул чашку девушке. – Я боялся, что, представившись лордом, я никогда не получу работу, а кроме того, мне больше нравится, когда меня называют капитаном. Я честно заслужил это звание. Титул виконта мне достался случайно, в силу моего рождения.
– Неужели ваше финансовое положение настолько безнадежно, что вы вынуждены работать? – недоверчиво спросила Ребекка. – Помнится, что на леди Кимболл были потрясающие драгоценности, часть из которых, вне всякого сомнения, принадлежит вашей семье.
Кеннет налил себе чаю и сел с противоположного края дивана.
– Вы совершенно правы, но в завещании фамильные драгоценности не упомянуты, и Гермион может не без оснований утверждать, что отец подарил ей всю коллекцию. Я не сомневаюсь в нечестности моей мачехи, так как отец строго соблюдал семейные традиции и, кроме того, щедро обеспечил будущее Гермион. Он был человеком честным, но страсть ослепила его. Отцу и в голову не могло прийти, что его милая девочка прикарманит фамильные драгоценности.
– Вы обращались за помощью в суд?
Кеннет покачал головой.
– Мой адвокат сказал, что это напрасный труд. Поскольку в завещании о них ни слова не сказано, закон на стороне мачехи. У меня нет денет, чтобы затеять тяжбу, особенно с ничтожной вероятностью успеха. Остается только оплакивать потерю. Мало того, что драгоценности должны были перейти к будущей виконтессе, среди них есть вещи, которые моя мать завещала моей младшей сестре.
Значит, у него есть еще и сестра. И об этом она ничего не знала.
– Положим, драгоценности для вас потеряны, но ведь ваш отец должен был оставить вам какую-то недвижимость, – возразила Ребекка.
– Я унаследовал родовое поместье Саттертон, в Бедфордшире, – согласился Кеннет. – Пока мать была жива, поместье процветало. После ее смерти отец утратил к нему всякий интерес. Женившись на Гермион, он по ее требованию переехал жить в Лондон, а поместье заложил, чтобы купить в столице особняк и жить на широкую ногу. Его молодая жена перевезла в лондонский дом все ценное, что было в поместье, оставив нас ни с чем. А дом в Лондоне принадлежит теперь Гермион.
Увидев в глазах Кеннета затаенную боль, Ребекка окончательно сменила гнев на милость.
– Неужели ничего нельзя сделать, чтобы спасти поместье? – спросила она.
– Возможно, выход есть. – Кеннет поставил чашку на стол и, поднявшись, стал мерить шагами комнату. – Я изучаю такую возможность, но пока не уверен, что это даст положительные результаты.
Наблюдая за Кеннетом, Ребекка чувствовала, что он выложил ей не всю правду.
– Вы утаиваете что-то важное, – заметила она. Лицо Кеннета напряглось, глаза забегали.
– Мне присуща некоторая скрытность. Это было свойственно мне с самого детства, когда отец запрещал мне заниматься рисованием. За годы службы в разведке это чувство еще более развилось.
– Перестаньте жаловаться, – сказала Ребекка. – Вы скрываете что-то очень важное, и это гнетет вас.
– От взгляда художника ничего не утаишь. – Кеннет подошел к окну и стал смотреть на дождь, льющий как из ведра. – Вы правы, – сказал он. – Я невольно вовлечен в одно дело, которое не могу обсуждать в данный момент. Мне очень жаль. Поверьте, Ребекка, я стараюсь быть с вами предельно откровенным.
– Пытаясь оправдаться, вы совершаете еще больший грех. Ведь вы намерены осуществить задуманное.
– Думаю, до этого дело не дойдет. – Рука Кеннета взъерошила мокрые волосы. – Иногда нам приходится идти против нашей совести. Это печально, но ничего не поделаешь.
Ребекка поднялась и, подойдя к окну, встала рядом с Кеннетом, чтобы лучше видеть его лицо.
– Вы пришли в наш дом, чтобы причинить зло мне и моему отцу? – спросила она.
Морщинки в уголках глаз Кеннета стали заметнее.
– Когда я был солдатом, то убил много невинных людей, но тут уж ничего не поделаешь: страна находилась в состоянии войны, – еле слышно сказал он. – С тех пор я поклялся никогда больше не причинять вреда невинным людям.
Вне всякого сомнения, он опять недоговаривал, но Ребекке хотелось ему верить, и она поверила. Возможно, его тайна совсем не связана с их домом. Если целью его приезда в Лондон было спасти семью от полного разорения, то, возможно, он искренне переживает, что не может полностью посвятить себя работе. Такие честные люди, как Кеннет, в подобных обстоятельствах всегда испытывают чувство вины. Или, возможно, он задумал ограбить дом Гермион и сейчас мучится угрызениями совести. Ограбление – неплохая мысль, и здесь Ребекка была полностью на его стороне.
– Может, у вас есть жена или невеста, и вы решили порвать с ней? – спросила Ребекка, осененная внезапной догадкой.
– Нет! – резко возразил Кеннет. – У меня никого нет.
Ребекка почувствовала огромное облегчение. Сама не зная почему, она желала, чтобы он оказался свободным. Стараясь не выдать своего волнения, Ребекка продолжала:
– Мне почему-то кажется, что у вас есть женщина.
Кеннет судорожно сглотнул, и кадык дернулся.
– Была… У меня была женщина, когда я служил в Испании. Мария ушла к партизанам, чтобы сражаться с французами. Находясь в разведке, я часто встречался с партизанами; там мы и познакомились. Она отвергла мое предложение руки и сердца, потому что я не был католиком, но я думаю, причина была в другом: свобода родины была для нее важнее, чем любовь.
Ребекка вспомнила рисунок южной красавицы, обнаруженный ею в папке Кеннета. Наверняка это была Мария, и, судя по рассказу Кеннета, любовь была взаимная и отнюдь не платоническая.
– Испания сейчас свободна, – сказала она, стараясь не выдать своего волнения. – Наверное, пришло время снова попросить ее руки.
Шрам на щеке Кеннета побелел.
– Ее схватили французы и убили.
