Годы давят отвратной ношей, Годы требуют повторения. Ты не стань, пожалуйста, прошлым. Стань, пожалуйста, исключением. Я поймал себя на том, что зачем-то переписываю на салфетку это старое стихотворение — самое первое, которое я написал Юльке.
Сидел, вспоминал, записывал… Вспомнил-таки зачем-то…
Переписал. Читал сам себе. Не могу объяснить, зачем. Но так…
Вся эта история Геннадия с его Лерой странно на меня подействовала. А может, не странно…
Я вдруг понял, что ужасно им завидую. Тому, что они вот вместе, а я не вместе опять.
Подошла официантка с этим дурацким именем, спросила:
— Все ли у вас в порядке?
— Нет, — честно ответил я. — А разве не видно? Она улыбнулась. Мне. И отошла.
Хорошо хоть не спросила:
— Могу ли я чем-нибудь помочь?
А то Бог знает чем разговор бы закончился.
У меня давно уже все не порядке. С тех самых пор. С того самого вечера.
Юлька выздоровела, но стала другой.
Я это понял не сразу. А когда понял, не мог поверить. А когда поверил — успокаивал себя: ничего, мол, обойдется, это же ведь как осложнение. Переболеет — пройдет.
Трудно, очень трудно, невыносимо трудно поверить в то, что тебя любят. Иногда на это понимание уходит вся жизнь.
Но куда труднее поверить в то, что тебя разлюбили. Бывает, что жизни не хватает, чтобы это осознать.
Она была совсем такой же, как до болезни. Разве что спина — излишне прямая. Она так же говорила, иногда улыбалась, готовила обед. Целовала меня при встрече и расставании, ложилась со мной в постель, ходила в гости.
И она стала совершенно другой. Превратилась в иного человека.
До аварии она смотрела на мир. Сейчас — в себя.
Она как будто не могла поверить в то, что выжила и выздоровела, и заставляла себя каждую минуту, каждое мгновение в этом убеждаться.
Она смотрела на меня — сквозь меня. Она обнимала меня в постели — и смотрела сквозь меня. Она улыбалась мне — и смотрела сквозь меня. Она спрашивала, как твои дела — и смотрела сквозь меня.
Сквозь меня она смотрела на саму себя.
Ее взгляд стал бумерангом. Он скользил по миру и возвращался к ней, чтобы она могла саму себя рассмотреть и убедиться, что ей ничего не угрожает, что ни внутри нее самой, ни снаружи не появилось новых угроз.
«Это все слова, — убеждал я себя. — Просто красивые слова, за которыми ничего не стоит».
«Это все мое воображение, — говорил я себе. — Я тоже издергался во время ее болезни, вот воображение и разыгралось».
«Она такая же, как была, — врал я себе. — И каждый вечер я стараюсь вернуться домой позже потому, что занят, а не потому, что мне трудно общаться с человеком, который смотрит сквозь меня».
«У нас ничего не изменилось, — гипнотизировал я сам себя. — Мало ли какие у человека мысли или чувства? Жизнь создают события».
Это был глупый и бессмысленный гипноз.
Может, оно и так, конечно, когда речь о жизни. Но любовь создают именно чувства и именно предчувствия. Мы не верим этим чувствам и предчувствиям — они ведь так зыбки, не ясны, а потому сомнительны. Мы не хотим понимать, что в любви они главные, они — фундамент. Остальное строится на них. Какой фундамент — то и строится. И иначе никак.
Любовь — это такая жизнь, которой руководят чувства и предчувствия.
Мне довольно долго удавалось убеждать себя в том, что все у нас с Юлькой хорошо, все как раньше.
Врать себе — занятие легкое, но бессмысленное. В конце концов, вранье обязательно раскрывается.
Сначала оно раскрылось в стихах. Из меня сами собой выскакивали строчки про расставания, про какие-то города, в которых мы никогда не побываем, про какие-то моря, которые мы больше никогда не увидим…
Передай мне привет из далекого, доброго города, Из той жизни другой, где вдвоем означало «всегда», Где есть слово «сейчас», где судьба пополам не расколота. И где правит спокойная радость, а не суета. Передай мне слова. А не хочешь — пойди прогуляйся По тем улицам синим, где шагали с тобой не спеша. Жизнь была словно танго, а теперь вот скользит в темпе вальса, Осторожно и бережно все надежды на свете круша. Я хочу в этот город. В это небо тугое, сквозное, В бесконечность бесед и в безбрежность дороги любой. Хочешь знать, как живу? Улыбаюсь. Не плачу. Не вою. Забываю про радость, про сомнения и про любовь. Нет таких расстояний, которых забыть невозможно. Нет таких расставаний, которые не навсегда. Передай мне привет. Это, в сущности, вовсе не сложно. Расставанья в любви — это допинг. Живая беда. Я пойду по дороге. А что мне еще остается? Танцевать этот вальс. И опять наслаждаться бедой. Уходящая жизнь виноватой улыбкой коснется, И уйдет навсегда в этот город прекрасный, воздушный, чужой… Да не было никакого города! Все придумал. Все — кроме чувств и предчувствий. Они были. Они били в меня, и я пытался обороняться от них, как мог.
