— Что ты имеешь в виду?
— В Англии, перед отъездом, сэр Теренс обещал нам медовый месяц в Лакхнау. Я думаю, мы вполне можем провести его в Наини-Таль.
— Медовый… месяц?
И хоть вопрос был едва слышен, прозвучал он с восторгом — как ликующая песнь.
— Я думаю, тебе это понравится.
— Мне понравится все, только бы я могла быть с тобой, говорить обо всем, и чтобы ты мог… любить меня.
Последние слова она произнесла с дрожью в голосе, и эта дрожь эхом отозвалась во всем его теле.
— Мы потеряли так много времени, — сказал Рекс, — но уж теперь я хочу, чтобы моя жена была рядом со мной.
— А тебе… разрешат? — робко спросила Квинелла.
— Разрешат? Кто должен мне разрешать? — удивился Рекс. — Или я не губернатор этой провинции? Здесь я отвечаю только перед самим собой!
Она весело рассмеялась.
— Ну тогда, ваше превосходительство, вы, может быть, расскажете мне, что бы вы… хотели, чтобы мы… делали?
— Весьма прискорбно, — медленно произнес Рекс, пряча искорки смеха в глазах, — но мы с тобой в следующие две недели будем страдать весенней лихорадкой, что убережет нас от необходимости выполнения служебных обязанностей!
Квинелла сильнее прижалась к нему.
— А эта… лихорадка — она что: как… огоньки… которые вспыхивают… во всем теле? — спросила она, едва сдерживая смех.
— Точно!
— И у больного… постоянно… комок в горле, и… трудно говорить… и можно только шептать?
— Действительно, так! — согласился Рекс.
— И он чувствует, что веки у него… тяжелеют, и губы… распухают?
— Да — это неизбежный симптом! Какие еще ощущения я вызвал у тебя?
— О-о, еще много, много всего!
И уже совсем другим тоном Квинелла продолжала:
— Я почувствовала — будто ты поднял меня на самую высокую вершину, где… раньше никто и никогда не бывал и где живут… только боги.
Она помолчала и нерешительно спросила:
— А ты тоже… чувствовал… такое?
— Родная моя, наша любовь — это восторг, который я не в силах описать словами. Поверь мне, никогда, никогда в жизни я не был так счастлив!
— Я так рада… так безмерно… рада!
— Это и есть то, что называется любовью!
— Да, я люблю тебя! Люблю!
— Я ведь не испугал тебя и не сделал тебе плохо, правда? — спросил он. — Я старался, я хотел быть с тобой терпеливым и нежным, любовь моя, — чтобы тебе не было страшно.
— Мне совсем не было… страшно, — тихо ответила Квинелла, — я просто еще не знала, что человек может так гореть — как в огне, и что это самое лучшее и… самое чудесное, что… есть на земле!
— Огонь любви!
— Да, это очень… точное название. Он откинул со лба ее волосы и посмотрел на ее лицо сверху вниз, и в свете догорающих углей увидел устремленные на него глаза и ждущие губы.
— Я знаю много-много всего, чему хотел бы научить тебя, мой прекрасный цветок, — сказал он серьезно, — но и ты, наверное, многому научишь меня!
— О чем же мы… расскажем друг другу?
— О наших душах, наших сердцах и о наших телах, — ответил он. — Мы ведь боролись в этой жизни в одиночку. Теперь же мы можем думать и чувствовать вместе и искать свой единственный путь к нашей общей, самой высокой вершине.
— Ты сказал, что… можно достичь… невозможного, — прошептала Квинелла, — и это… правда.
Рекс стал целовать ее нежно и страстно, и она почувствовала, что задыхается от восторга и счастья, а сердце ее неистово стучит в унисон его сердцу.
Наконец, оторвавшись от ее губ, он сказал:
— Ты должна поспать, радость моя. Завтра рано утром мы выезжаем, нам оседлают лошадей.
— А куда мы поедем?
— Я покажу тебе много прекрасных мест — святых мест, о которых не знает никто из обычных гостей Наини-Таль.
— Я знаю, они мне понравятся.
— Туда можно добраться только верхом.
— Мы и правда поедем одни?
— Если ты не боишься и готова встретиться с духами и божествами, которые живут в горах, то, обещаю тебе, нам не нужно будет никакой охраны.
Квинелла от полноты счастья тихонько вздохнула.
— О-о, Рекс, я и не подозревала, что… меня ждет столько… чудесных приключений… но если это для тебя… опасно, то не нужно — даже если мне… будет очень хорошо.
— Так ты беспокоишься обо мне?
— О ком же еще? — спросила она. — У меня никого больше нет. Ты для меня — весь мир: все небо, горы и… долины.
На последнем слове она как бы запнулась, и Рекс спросил ее:
— Почему ты так странно сказала «долины»?
— Потому что так сказал мне саддху.
— Какой саддху?
— Он сидел у нас в саду, и он сказал мне, что я все время… ищу вершины, а надо бы… и в долины спускаться.
Несколько поколебавшись, она сказала:
— Наверное, долины — это тот огонь и все те чувства, что ты подарил мне.
— Я тоже так думаю.
— И еще саддху сказал: вершины и долины… дополняют друг друга и что это… путь к истине.
— Которую мы найдем вместе с тобой.
— О-о, дорогой мой Рекс! — страстно вскричала Квинелла. — Могла ли я даже подумать, когда уезжала из Англии, что это со мной случится!
— Но это случилось! — ответил он. — И это только начало! И нас с тобой еще так много ждет впереди.
Он хотел поцеловать ее, но она, уклонившись от поцелуя, спросила:
— Я… хотела кое о чем спросить… тебя.
— О чем же?
Он знал, что она с трудом ищет слова, и ждал, думая при этом: за что ему такое счастье?
Квинелла заговорила, и голос ее звучал как музыка:
— В тех книгах, что ты дал мне, говорится, что, индусские девушки боготворили своих мужей. Каждая думала, что ее муж — Кришна… Бог любви.
— Да, верно.
— И… поэтому, — шепотом сказала Квинелла, — сам… акт любви считали… божественным. Рекс ничего не ответил, и она продолжала:
— Я… тоже… почувствовала это! Для меня… ты — Кришна… любовь, которую ты… дал мне… священна, и я… боготворю тебя.
Он сжал ее в объятиях так крепко, что она едва могла перевести дух.
— Любовь моя, бесценное мое сокровище, пожалуйста, не говори так. Это я должен боготворить тебя, потому что ты — совершенство!
Порывистым движением она прижала к себе его голову, ища его губы своими губами и прижимаясь к нему всем телом.
