— Не стоило убивать вождя.
— Я так и думал, что ты это скажешь. Но все совсем наоборот. Вождя надо было убить обязательно. Кук сделал это в назидание остальным. Он продемонстрировал свою силу. Глупо было то, что он проявил и слабость. Аборигены не смели нападать, хотя на их стороне было численное превосходство. Но тут один из них выпустил стрелу — может, вообще случайно. Никто не знает. Но стрела ранила Джеймса Кука. Ничего серьезного, не от этого он умер. Он умер, потому что совершил глупость.
Джек Льюис снова посмотрел на меня так, как смотрел, когда хотел преподать урок. Не имея понятия о том, в чем заключалась глупость Джеймса Кука, я по опыту знал, что сейчас последует какое-нибудь циничное замечание о ничтожестве человеческой природы, и не ошибся.
— Кук вскрикнул, когда в него попала стрела. В глазах канаков он был богом, а богам не бывает больно. Его крик стал сигналом к нападению. Пятнадцать тысяч человек набросились на него и буквально разорвали на мелкие кусочки. Мясо поджарили на открытом огне, за исключением тех девяти фунтов, которые аборигены отослали обратно на «Резолюшн». Сердце подвесили в хижине, где его нашли и съели трое детей, думая, что это сердце собаки. Позже часть костей была найдена его офицерами, которые похоронили их в море. Но голову не нашли.
— А как ты ее нашел?
— Это было нелегко. Тот факт, что она сохранилась, канаки держали в тайне. Она стала переходящим трофеем в местных войнах. В конечном счете голова Кука исчезла с Гавайев и начала путешествие по Тихому океану, фактически воспроизводя маршрут, по которому много лет назад прошел ее обладатель. В какой-то момент, если верить слухам, в районе Тихого океана обреталось не менее пяти голов, и все они принадлежали Джеймсу Куку. Но я нашел настоящую. У меня были информаторы, и в итоге я выследил ее на Малаите. Вождь, продавший мне голову, был образованным человеком. Он говорил и читал по-английски. Научился у миссионеров, которых потом с большим аппетитом употребил в пищу, — во всяком случае, если верить его собственным словам. Он прекрасно знал, кем был Кук и какова ценность его головы. Кстати, он не считал охоту на головы варварством. «Я читал вашу Библию, — сказал он мне. — Там есть Давид, великий воин. Когда он побил Голиафа, то отрезал его голову и показал царю Саулу, разве нет?»
Вскоре я спустился в каюту и мгновенно уснул беспокойным сном на узкой койке, в духоте, и мне снилась давняя новогодняя ночь и сожженный дом Исагера. Я стоял на улице и смотрел в окно. На столе в столовой лежала и таращилась на меня голова Исагера.
Услышав бормотанье и топот босых ног по палубе, я не понял, явь это или новый сон.
Очнувшись, я ощутил давление в груди и попытался стряхнуть наваждение. Спустил ноги на пол. Корабль накренился, слышался шум волн. Штиль кончился. Я решил подняться на палубу, постоять на ветру. Дверь в каюту была закрыта, хотя я точно помнил, что оставил ее открытой, когда пошел спать. Я взялся за ручку, но дверь оказалась заперта снаружи.
Что-то нужно было скрыть от моих глаз, и я полагал, что знаю, в чем дело.
Заколотив в дверь, я стал призывать Джека Льюиса, но никакой реакции не последовало. Выломать дверь я не смог, через какое-то время сдался и вернулся в постель, где, к собственному удивлению, снова уснул.
Когда я проснулся, через открытую дверь в каюту проникал свет. Я нашел капитана в его каюте, он пил кофе. Он словно ждал меня и широко улыбнулся, когда я переступил порог.
— Кофе? — спросил Джек, показав на стул, что стоял напротив него.
Я не ответил.
— Ну что, примемся за старое? Вернемся к нашим сократическим диалогам о существе совести? Верь мне. Я всего лишь оберегаю твою нежную совесть.
— Совесть, не бывшая в употреблении, совестью не является.
— Вот какое у нас философское настроение с утра. Ничто так не наводит на размышления, как запертая дверь. Видишь ли, не обладай ты такой нежной совестью, дверь была бы открыта. Но ты желанный гость на палубе, приходи, дыши ночным воздухом. Помни лишь, что я твой капитан и мое слово — закон на борту.
— Так, значит, это работорговля. «Летящий по ветру» — «черный птицелов»?[18]
— Нет, это не работорговля. На борту «Летящего по ветру» только свободные люди.
— Которые днем заперты в трюме?
— Они могут покинуть корабль, когда пожелают. Я лишь не хочу, чтобы они попрыгали за борт посреди океана. Они ведь утонут. В пределах досягаемости нет земли, до которой в состоянии добраться даже самый лучший пловец. Канаки суеверны: они не осмелятся прыгнуть в воду в темноте. Так что ночью на палубе они в безопасности.
Я ничего не понимал:
— Могут покинуть корабль, когда пожелают?
У меня от злости и недоумения сел голос. Я чувствовал, что Льюис надо мной издевается.
— Да. В тот миг, когда мы доберемся до суши, они смогут сойти с корабля свободными людьми.
Он встал и протянул руку:
— Даю тебе слово капитана «Летящего по ветру».
Я не протянул ему руки:
— Если они свободны, с какой целью находятся на борту? Есть же какая-то цель?
— У всего есть цель.
— Твоя или их?
Я посмотрел на шкаф с винчестерами у капитана за спиной и понял, что в ответе нет нужды.
В тот же вечер, когда Льюис поднялся на палубу сменить меня, я остался у руля.
— Постою еще пару часов, — сказал я.
— Как хочешь.
В свете луны его непостижимое лицо более чем когда-либо походило на вырезанную из дерева маску.
В первый час ничего не произошло. Вокруг на палубе спали канаки, ночи еще были теплыми. Затем Джек растолкал их. Без единого вопроса они вскочили, хотя была глубокая ночь и луна являлась единственным источником света. Было ясно, что ничего необычного не происходит. Канаки исчезли в кубрике, снова появились на палубе с кувшинами и мисками с вареным рисом. Затем принялись открывать люки. Посреди палубы разверзлась черная дыра. Я размышлял, на все ли свои вопросы сейчас получу ответы. Наконец я увижу свободных людей, днем сидящих взаперти в трюме.
Один из канаков крикнул что-то вниз, ему ответил хор голосов. Они выходили один за другим. Я попытался их сосчитать, но в темноте это было непросто. Не знаю, сколько их было, но похоже, что все они были мужчинами. С кожей черной, словно безлунная ночь. С лицами, скрытыми в тени роскошной шапки густых курчавых волос. В лунном свете они походили на африканских негров, но я знал, что это меланезийцы из восточной части Тихого океана, представители самой темной расы из всех рассеянных по его островам, среди белых известные не только как самые кровожадные дикари, но и как наиболее ревностные охотники за головами.
