«Ну что ж, теперь я заслужил чашечку крепчайшего кофе и даже сигарету».
Глеб приступил к приготовлению кофе. Он варил его не в кофеварке, а в красноватой медной джезве. Поднялась густая пена, Глеб с блаженством втянул ноздрями горький аромат.
Когда кофе отстоялся, Сиверов вылил его в большую чашку и с ней в руках уселся на диван, на то же самое место, где сидел раньше. Но теперь уже скрип старых пружин его не раздражал, а веселил. Правая рука потянулась к пульту дистанционного управления музыкальным центром. Мастерскую заполнили звуки музыки.
"Все прекрасно. Вот такая жизнь мне нравится, – Глеб сделал первый глоток кофе. И тут же подумал:
– Первый глоток похож на первый поцелуй. Он так же волнует, возбуждает и дарит волшебные иллюзии…"
Играл симфонический оркестр. Дирижировал Герберт фон Кароян. Это была очень хорошая запись, сделанная в Сан-Франциско. Оркестр звучал превосходно, повинуясь великому дирижеру. И Глеб наслаждался.
Наслаждался музыкой, покоем, крепким кофе, легкой сигаретой и своим одиночеством, добровольным и потому приятным. Вернее, это не было одиночество. Слушая музыку, особенно такую прекрасную, Глеб никогда не чувствовал себя одиноким.
И возможно, он дослушал бы диск до конца, все так же сидя на диване с пустой чашкой в руках, если бы не зазвонил телефон. Глеб убавил немного звук, поднялся и взял трубку. Его лицо оставалось спокойным, и за весь разговор он сказал лишь три слова:
– Да.., знаю.., буду.
Затем отключил телефон и вернулся на диван. До встречи с генералом Потапчуком оставалось еще два часа. Времени дослушать диск до конца хватало. Глеб включил центр почти на всю громкость, и даже воздух в мансарде начал мягко вибрировать, накатываясь на Глеба теплыми волнами чудесных звуков. Эти звуки будили воображение Сиверова, унося его с бренной земли в космические дали. Музыка на Глеба всегда действовала успокаивающе, приводя его мысли к гармонии. И Глеб тогда начинал ощущать себя маленькой частичкой бесконечного мироздания.
* * *
Встреча была назначена на одной из конспиративных квартир ФСБ. Глеб знал адрес, хотя никогда прежде там не бывал. Сиверов, как всегда, рассчитал свое время безошибочно. Ровно за три минуты до установленного часа он, оставив свой серебристый БМВ в соседнем дворе, поднимался в лифте на самый последний этаж жилого дома неподалеку от улицы 1905 года.
Дверь открыл Потапчук и крепко пожал Глебу руку.
– Извини, если потревожил, – качая седой головой, сказал генерал.
– Да что вы, Федор Филиппович!
– Проходи, проходи. Я уже сварил кофе. Не знаю только, кстати или нет.
– Кофе всегда кстати.
– Тогда садись. Не думаю, что мой кофе лучше, чем твой, но, как говорят, дареному коню…
– Знаю, знаю, куда ему смотрят, – улыбнулся Глеб.
Ему нравился Потапчук, нравилась его тактичность, предупредительность, а самое главное. Сиверов ценил генерала Потапчука за честность, откровенность и за то, что он относился к Глебу по-отечески.
Покуда генерал расставлял чашки на столе, Глеб осматривался.
«Квартира как квартира, – подумал он. – Наверное, у спецслужб по Москве таких квартир сотни три, не меньше. А ведь в них могли бы жить люди, любить друг друга, могли смеяться дети, возиться на полу с игрушками».
– Что смотришь? О чем думаешь, Глеб?
– Да так, Федор Филиппович, сентиментальные мысли.
– Не иначе, подумал., что хорошо бы было, если бы здесь кто-то жил?
Глеб хлопнул в ладоши.
– Вы как всегда проницательны! Именно об этом и подумал.
– А мы сдали десятка три квартир, – сказал генерал, – я сам подписывал бумаги. И наверное, сейчас в них уже заселились обычные жильцы.
– Дай-то Бог…
– Но ты же понимаешь, где-то мы должны с тобой встречаться, без явочных квартир не обойтись.
– Понимаю, Федор Филиппович.
– Пей кофе, а я буду говорить.
Глеб взял чашку, сделал глоток. Потапчук между тем не спешил начинать разговор.
Глеб скользнул взглядом по окну с задернутыми портьерами. Он прекрасно ориентировался и сейчас решил проверить себя: «Если отдернуть шторы и выглянуть в окно, то что окажется перед глазами?»
Сиверов попытался представить план города. Потапчук по-прежнему молчал.
Глеб поднялся.
– Извините, Федор Филиппович.
Он подошел к окну, встал так, чтобы его не было видно, и отодвинул тяжелую темно-зеленую штору из плотной материи – такой обычно обтягивают карточные столы.
За окном лежало Ваганьковское кладбище. В остатках осенней листвы, сверху оно было похоже на сосновые стружки, смешанные с пеплом.
– Я так и знал, – произнес Глеб, радуясь тому, что не ошибся.
– Невеселый пейзаж, кладбище, – сказал генерал.
– Я решил себя проверить.
– Угадал?
– А как же.
Когда Глеб повернулся, генерал Потапчук держал в руках конверт. Сиверов подумал: «Сейчас опять положит передо мною фотографию и скажет: этого человека нужно ликвидировать и желательно выполнить это задание как можно скорее, потому что оно очень важное».
Но генерал Потапчук вытащил из конверта сложенный вдвое лист бумаги, а из него вытряхнул на стол две стодолларовые банкноты. Глеб стоял, держа в руках чашку с недопитым кофе.
– Что ты видишь, Глеб Петрович? – спросил генерал.
– Двести долларов. Вы, Федор Филиппович, решили протестировать меня на сообразительность?
– Да нет, я спросил это просто так, для затравки.
Посмотри внимательно.
Глеб взял в руки банкноты, посмотрел на номера, па серию, на водяные знаки, провел пальцем по портретам Франклина и подытожил:
– Доллары как доллары.
– В том-то и дело, Глеб, что доллары как доллары.
Но одна из этих банкнот – искусно выполненная фальшивка. Сможешь ли ты определить, какая именно?
– Нет, – уверенно сказал Глеб.
– А что ты так сразу сдался? Попробуй, может, получится.
– Я же посмотрел, Федор Филиппович, они абсолютно одинаковые. Даже год выпуска один и тот же.
Номера только разные.
Потапчук ткнул пальцем в верхнюю банкноту:
– Этот стольник фальшивый… Тьфу, извини, Глеб, не этот, а нижний фальшивый. Запутался я с ними…
Глеб рассмеялся, пока еще не понимая, куда клонит генерал.
– Вы что, Федор Филиппович, валютчиком решили заделаться?
