Майлз и Ники проплывали мимо в своих маленьких субмаринах. Они улыбались и махали руками, и мы улыбались и махали руками в ответ.
Я думала о той сцене из хичкоковского фильма. Карусель крутится все быстрее, все больше выходит из-под контроля, пока Фарли Грэнджер и Роберт Уокер дерутся не на жизнь, а на смерть. Единственный человек, который знает, как ее остановить, – это маленький старичок, который и подползает под карусель. Смотреть, как он подвергает себя опасности, гораздо страшнее и более тревожно-захватывающе, чем на драку.
А что мы, если Майлз и Ники начнут крутиться все быстрее? Кто поползет под карусель, чтобы спасти наших мальчиков? Девочка-билетерша обменивалась с кем-то смс. Я осознала, что у меня в голове мысли Стефани. Ты Эмили, напомнила я себе. А не она.
Я обошла Стефани с другой стороны и включила изящный диктофон, который начала носить в кармане ради подобных моментов.
На субмариновом аттракционе крутили классику диско, но не очень громко. Билетерша убавила звук, на случай, если ей будут звонить.
– Я вполне уверена, что отец Майлза – мой сводный брат Крис, – объявила Стефани. – Привет, милый! – крикнула она Майлзу, а я помахала Ники.
– Почему ты так думаешь? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. – Стефани, ты уверена в этом или нет?
– Уверена. Дэвис был в отъезде. На каком-то объекте в Техасе. Крис приехал. Майлз похож именно на Криса. Он совсем не похож на Дэвиса. Мать Дэвиса говорит, что вообще не видит во внуке ни единого своего гена.
Я знала, что Стефани скажет это. Я долго ждала. И все же, слушая, как она в этом признается, я испытала шок.
– Майлз похож на тебя, – сказала я.
– Думаешь, люди что-то подозревают?
– Конечно, нет.
Никто бы не стал ничего вычислять. Уж точно не учителя Майлза. Может быть – сам Майлз, позже, когда попросит посмотреть фотографии отца и дяди. Никто, за исключением твоего покойного мужа, подумала я. Но говорить это вслух я не собиралась.
– Эмили, ты хорошо меня знаешь. Я так тебя люблю. Как хорошо сказать кому-нибудь, не держать это в себе. Я отвратительна?
Субмарины снова пошли по кругу, и казалось, что Майлз и Ники соскользнули в транс.
– Мальчики просто чудесны, – сказала я, словно отвечая на вопрос Стефани. Пусть думает, что это и есть ответ.
До конца аттракциона оставалось два или три круга. Теперь уже нервничая, Стефани заговорила быстро:
– Я не могу отвести Майлза к врачу, не ощущая себя лгуньей и мошенницей. Когда меня спрашивают об анамнезе с отцовской стороны, я делаю вид, что речь о Дэвисе. Разумеется, я молчу о том, что его отец – мой единокровный брат.
Карусель замедлилась и остановилась. Мальчики вышли. Они хотели рассказать, как классно покатались. Едва ли в такой момент можно было дожать Стефани насчет того, кто отец ее сына.
Я не могла поверить, что кто-нибудь способен признаться в подобном. Такая информация дает другому столько власти над тобой! Власти, которую можно использовать как угодно. Стефани всегда говорила: невозможно узнать другого по-настоящему. Но думала, что знает меня – и что мне можно доверять. Вот тут она ошибалась. Стефани предпочла забыть, чем я зарабатывала на жизнь: я контролировала информацию. Крутила и использовала ее наиболее выгодным образом.
Через несколько дней, в постели, я прокрутила Шону запись того, что Стефани сказала мне на ярмарке. Он сказал:
– Неудивительно, что она вечно как будто боится, что ее арестуют.
Был ли это намек на то, что мой муж находит ее привлекательной? Я думаю, нет. Я думала, нет. Еще одна шутка за мой счет.
* * *
Один момент я не проработала: как заставить всех поверить, что я действительно умерла. Тогда бы нам не пришлось ждать целую вечность, чтобы забрать страховочные деньги.
Решение явилось само. Оно свалилось мне в руки – и я поняла, что пора двигаться. Шон наконец поумнел настолько, чтобы не спрашивать, что это за решение. Он действовал эффективнее, не будучи в курсе.
Сложилось бы все по-другому, если бы он безоговорочно поверил моим словам: “Ни при каких обстоятельствах не верь, что я умерла”? Может, он не стал бы спать со Стефани. А мне не пришлось бы, на взводе, шпионить за ними из рощицы за моим собственным домом.
Стефани не смотрит на Шона так, словно опасается ареста. Ей бы следовало ощущать себя виновной – больше, чем когда-либо. Но она смотрит на моего мужа как на бога, как на владельца поместья, который спустился на кухню, чтобы заняться любовью с ополоумевшей от страсти кухаркой.
Одним из моментов, заставившим меня выбрать Стефани нашей рыбой, была ее идея фикс “кормить сына полезной едой”. Слушать эти разговоры было почти невыносимо, но я собиралась оставить Ники с ней, и мне нравилось, что она не позволит Ники питаться одними крашенными в конфетные цвета хлопьями, картошкой фри и дешевыми бургерами.
Я и не ожидала, что во мне вспыхнет такой гнев, когда я увижу ее в своей кухне. Когда я увижу, как она счастлива, как (словечко Стефани) удовлетворена.
Как смиряющую гнев молитву я повторяю: она кормит моего ребенка. Гораздо больше я бы огорчалась, зацикливаясь на том, что она делает для моего мужа.
Знает ли Стефани, что Шону известно, кто отец Майлза? Сомневаюсь. Она верит, что делает Шона счастливее, делает Ники менее несчастным, заполняя пустоту после смерти своей лучшей подруги. Она добрая самаритянка. Воображает, что я поблагодарила бы ее, если бы узнала. Если бы я была жива.
Стефани столь же прозрачна, сколь Шон оказался мутным. Что он делает с ней? Это знает только он. Я спрашиваю себя: кто этот парень, что подкрадывается сзади к моей лучшей “подруге”, когда она моет посуду, тычется носом ей в затылок и ведет себя так, будто они занялись бы сексом на разделочном столе, если бы не дети в соседней комнате? Как тут не прийти в ярость? Неужели Шон влюблен в нее? Он сошел с ума? По моему мнению, это одно и то же.
Мы договорились, что шесть месяцев не будем выходить на связь друг с другом. К тому времени интерес к нашему случаю должен будет утихнуть. Шесть месяцев я буду мертва. Самоубийство, подумают некоторые. Несчастный случай в алкогольно-наркотическом дурмане, будут настаивать адвокаты Шона. И они одержат победу.
Но наша разлука предполагалась не навсегда. Не предполагалось, что мы найдем кого-то еще. Это серьезное отступление от нашего плана, и оно меняет все.
* * *
Преимущество работы в модной индустрии – это что всем там лет по пятнадцать. Эти люди горды, что знают, как пользоваться одноразовым мобильником, как открыть поддельную кредитку, как оставить ложный электронный адрес или добыть фальшивое удостоверение личности: навыки, подразумевающие, что в Нью-Йорке одинокий молодой человек – потенциальный уголовный элемент. Возмутитель спокойствия. Если сами они не знают, как сделать что-нибудь незаконное, то знают кого-нибудь, кто знает кого-нибудь, кто знает, особенно в Бушуике.
