Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии.
Марк Аврелий Москва. Наши дни
Вера привезла прабабушкины письма в «Клио». Вася Курочкин и Анна выслушали ее рассказ о поездке в Италию и про встречу с Даниэлой Орбини, взяли письма, переведенные Верой, и пообещали, что во всем разберутся.
Вера уехала, а Анна с Васей принялись изучать записи Дарьи Андреевны Шевардиной. Те письма, которые Вере показались содержащими наиболее ценную информацию, она сложила в отдельную папку.
…Берлин — город тревожный. Я это поняла, как только туда приехала. Город — перевал, город, куда стеклись мошенники всех мастей.
А Макс буквально бредил Мурой… Правда, она не жила в Берлине, а бывала лишь наездами…
Вася поднял глаза от письма и сказал:
— Точное замечание. Берлин был перевалочным пунктом контрабанды. И контрабанды серьезной. На государственном уровне. Не просто подпольные контрабандисты, которых ловят за руку полицейские. Нет, все было серьезней и опасней…
Анна кивнула. Она прекрасно помнила этот период истории.
Советское государство отчаянно нуждалось в деньгах для будущей индустриализации. Для промышленного переворота, для того, чтобы сделать гигантский скачок. Из аграрной России шагнуть в промышленную. Обычно государству для этого требовалось несколько десятилетий, здесь же все нужно было сотворить в кратчайшие сроки.
— Молодой советской власти требовались деньги, — сказала Анна. — И она собиралась их добывать любым путем, не останавливаясь ни перед чем.
— Кстати, Программа национализации музеев, которую провозгласила советская власть с самого начала, служила той же самой цели: концентрации сокровищ в одних руках с их последующей продажей за границу. Желающие приобрести богатейшие сокровища Романовых и знатных родов — были, — объяснил Вася. — А одной из ключевых фигур этого «процесса» была как раз Мария Андреева, бывшая любовь и гражданская жена Максима Горького. Дама хваткая, предприимчивая. Именно ей большевики доверили такой важный участок работы. Впрочем, она уже не раз доказала свою преданность, к примеру, в истории с Саввой Морозовым, капиталы которого она использовала для пополнения кассы большевиков.
Ученые продолжили читать.
…Когда Макс перебрался в Берлин, Мура развила деятельность по изданию его произведений. С этой целью было организовано издательство.
Как мне кажется, к тому же Мура участвовала в торговле антиквариатом, в отмывании денег для советской власти. Где Мура — там двойная, тройная игра, тьма и тайны, тайны, тайны…
Я по-прежнему работала в итальянском издании, иногда встречала старых знакомых, изредка ходила на приемы. И однажды на одном из посольских приемов, кажется, это было посольство Швеции, встретила друга семьи, отпрыска известной фамилии. Когда-то наши родители хотели, чтобы мы поженились. Как это все было давно! После обмена любезностями он спросил:
— Ты работаешь на Советы?
Вероятно, в моих глазах отразилось искреннее изумление. И он поспешил объясниться:
— Ну говорят, ты теперь часто бываешь в России.
— Как сотрудник издания, — холодно поправила я.
Он, видимо, поняв свою оплошность, сказал уже примирительным тоном:
— Просто было странно слышать. Ты и Советы…
Я рассмеялась своим заливистым смехом, о котором Макс как-то сказал, что он звенит как тысячи колокольчиков.
— Ты безнадежно устарел, Стефано, левые сейчас в моде, разве ты не знал? Строится новый мир, и мы присутствуем при его рождении.
В его взгляде был откровенный скептицизм.
— Старушка Европа уже переживала такие нашествия: новые, старые, левые, правые… Рано или поздно новое будет сметено очередным витком истории. А мы останемся и будем всегда.
