Он хотел добавить, что кости также лежат на морском дне возле Александрии из-за Нельсона, который уничтожил там почти весь французский флот, не только «Ориент». У Пьера было очень серьезное лицо, никто не решался заговорить. Им стало неловко смотреть на сокровища, из-за которых было пролито столько крови.
— Пойдем, Долли, — внезапно громко сказала вдова, нарушая неловкое молчание, воцарившееся среди бесценных древностей. — Теперь нам пора идти. Возьми меня за руку.
Роза могла бы поклясться, что увидела, как в руке вдовы что-то ярко блеснуло синим цветом. «Я наверняка ошиблась».
Долли удивленно посмотрела на вдову, словно все вокруг было сном.
— Идти? — недоверчиво переспросила она.
Вдова повернулась к французу.
— Благодарю, мистер Монтан, за то, что показали нам свои небольшие богатства. Даже если их великолепие немного преувеличено, они, тем не менее, интересны. Пойдем, Долли, — сказала она решительно. На лице Долли несколько выражений быстро сменили друг друга.
Уильям сказал:
— Пойдем, Долли.
Плечи Долли опустились, она наконец отошла от месье Монтана, не отрывая от него взгляда.
Вся семья отправилась к ожидающей ее карете. Их каблуки звонко стучали по парижской мостовой. Пьеру удалось перехватить Розу, он ее буквально подкараулил.
— Мадам, простите мою поспешность. Я желаю видеть вас еще раз. У меня… у меня есть что сказать вам. Вы остаетесь в Париже?
— Мы отправляемся в Рим, — невесело ответила Роза. — Моя свекровь желает быть представленной Папе Римскому. Хотя мы все, конечно, находимся в лоне англиканской церкви. Полагаю, здесь дело не в вере, а в общественном положении.
— Ясно, — с сомнением заметил он, возможно, не совсем поняв то, что она ему сказала. — Но вы вернетесь в Париж?
Роза увидела, что Долли, которую уже запихнули между вдовой и Джорджем, озабоченно поглядывает на нее, явно желая, чтобы Роза побыстрее присоединилась к ним.
Роза повернулась к Пьеру Монтану, взглянула на мгновение в его доброе лицо.
— Месье, мне было приятно познакомиться с вами, больше, чем я могу передать словами. Я никогда не забуду эти великолепные сокровища и замечательные иероглифы, которые… Вы не можете представить, как много я о них думала… я так хочу понять их. Но завтра мы уезжаем и… я считаю, что нам лучше не встречаться.
Он был в таком смятении, что снова перешел на французский.
— Mais pourquoi, madame? Je desire de vous voir encore une fois![57]
Она снова посмотрела на карету, увидела бледное лицо Долли, на котором было написано сильное страдание. Роза глубоко вздохнула.
— Положение, месье Монтан, таково, что мадемуазель Долли чрезмерно порадовало знакомство с вами.
Пьер был удивлен. Он посмотрел на карету, перехватил взгляд Долли, снова посмотрел на Розу.
— Она же еще дитя.
— Конечно. Но разницы нет. Она… она хочет, чтобы вы спасли ее от неподходящего брака.
— Но… mon Dieu[58], именно вас, мадам, я хочу снова увидеть, именно из-за вас я развлекал вашу семью. Именно с вами я желаю говорить. У вас такое грустное выражение лица… пока вы не начинаете улыбаться. Полагаю, в жизни вы видели много горя.
К ужасу Розы (она не плакала уже многие месяцы), ее глаза моментально наполнились слезами. Она быстро отвернулась.
— Все в порядке, месье, спасибо.
— Роза! — позвал Джордж. — Мы ждем тебя!
Она повернулась, чтобы уйти, но Пьер взял ее за руку. Она понимала, что на нее смотрят все сидящие в экипаже. Перед всей семьей он взял ее ладонь и поцеловал. Розу охватил ужас. Это было неслыханно. Она знала, как близко находилась Долли, знала, что она все видит, не говоря уже о вдове. Она хотела вырвать руку, но не могла.
— Мадемуазель Долли должна, ради самой себя, понять, кто меня интересует, — промолвил он и снова поцеловал ее руку. — Вы сможете найти меня здесь. Я почти живу здесь. Я должен снова поговорить с вами, поскольку думаю, что отчасти понимаю вашу грусть. — Он все еще нежно держал ее за руку. — Ecoutez-moi[59], — обратился он к Розе. — Несколько наших людей остались в Александрии дольше, чем ожидалось. Как я говорил, мы только вернулись. Я… я присутствовал там, когда вашего мужа… когда умер ваш муж.
Теперь она поняла его фразу: «Ах, та самая виконтесса».
— Все в порядке, месье Монтан. Вы не должны смущаться из-за этого. Я… я знаю, что он не погиб смертью храбрых.
Он вздохнул, и она поняла, что ему полегчало.
— Bon[60]. Вы должны понимать, что сплетни в городке, где есть гарнизон, распространяются очень быстро. Я, естественно, не проявил бы бестактность, упоминая это при вас, кроме как…
— Роза! Роза! — позвал Джордж сердитым голосом. Было похоже, что он собирается выйти из кареты.
— Кроме? — спросила Роза. Она не спешила. «Джордж может подойти и послушать, если ему так хочется». — Вероятно, вам стоит поговорить об этом с моим деверем, а не со мной. Он тоже знает об обстоятельствах смерти Гарри, но для окружающих он поддерживает его героический образ. — Она даже позволила себе усмехнуться. — Как вы понимаете, его мать не в курсе. Но Джордж, без сомнения, с интересом узнает подробности.
— Вы не любите деверя?
— Нет.
— Я рад. Мне он тоже не по душе. Но, мадам, я приехал совсем недавно. Родился ребенок.
— Какой ребенок? — Она удивленно посмотрела на него.
Он сразу понял, что она не знала об этом. Пьер растерялся: он увидел ее лицо. Роза пристально смотрела на него.
— Что вы имеете в виду? Какой ребенок?
— А, простите меня, мадам. По какой-то причине я предположил…
Какой ребенок? Что-то страшное так сильно сдавило ее сердце, что она едва дышала. Внезапно она оперлась о его руку, потом о плечо. Пьер увидел, что она вот-вот упадет, поэтому он подхватил Розу.
— Какой ребенок? — крикнула Роза. Она увидела ручки и ножки своего собственного мертвого ребенка. Роза стала бить кулачками по его плечам, словно это была его вина. По ее щекам покатились слезы. — Какой ребенок? — прошептала она.
Пьер скорее услышал, чем увидел, как Джордж вышел из кареты. Он глубоко вздохнул и сказал тихо и быстро:
— Мне так жаль. Я полагал, что вы знали о ребенке, если знали о судьбе мужа. Это была девочка. Может, она еще жива. Английскому купцу удалось спрятать мать до рождения младенца, но… ах, Боже мой, это было ужасно. С военными из Александрии ушла законность. Мы не смогли остановить их. Египтяне и турки были очень решительно настроены. Они отняли мать у купца. Мы видели, как ее волокли по улице. Она кричала, звала на помощь. Думаю, тогда они еще не знали… о l’enfant[61]. Простите, я не должен был вам этого рассказывать. Это было ужасно… бедная женщина… забивание камнями… вопли… отвратительно. Мы ничего не могли поделать. — К ним приближался Джордж. Он был очень сердит. Прежде чем он успел что-либо сказать, Пьер Монтан повысил голос: — Так что вы должны знать, что я был в Александрии в день смерти вашего мужа.
