— Я хотел отомстить Лиу-Сиу за измену. Она мне улыбалась через окна, дарила мне цветы, обещала свою руку, а вышла замуж за другого.
— Врешь, негодяй! — перебила мадам Лиу. Слыша, что ее дочь обвиняют в таком легкомыслии, она не могла сдержать своего негодования.
Чу молча пожал плечами.
— Дочь этой дамы, — объяснил председатель, — ни разу не обратила на вас внимания.
— Ее служанка была нашей посредницей.
— Прислуга ввела вас в заблуждение. Она ни разу не говорила о вас со своей барышней, и Лиу-Сиу ей ничего не поручала.
Убийца дрогнул. Мертвенная бледность разлилась по его лицу. Он понял, что Мэ-Куи обманула его и не посмела признаться в своих махинациях. Он вспомнил недомолвки и увиливания ловкой служанки, и тут ему стало ясно, что она сама бросила ему вечером два бутона роз, что довело его до безумия.
Правда, оставалась еще капля воды, упавшая ему на лицо, когда Лиу-Сиу поливала цветы, да серебристый девичий смех. Но капля могла упасть и случайно, а смех был простым ребячеством.
Все это вихрем пронеслось в его мозгу, причиняя ему жестокую душевную муку.
Он еще не знал про экспедицию англичан на остров Ванг-Му и с яростью думал, зачем он уступил ее Вум-Пи, а не привел с собой на скамью подсудимых. Не поддайся он мимолетной слабости, сидела бы она рядом с ним, и он сумел бы ей отомстить по-своему. И это кровожадное сожаление отразилось на лице Чу отталкивающей жестокой гримасой.
— Очень жаль, — продолжал Минг, — что эта девушка умерла, потому что она, несомненно, признала бы себя виновной. Вы приказали похитить ее с улицы Златокузней, чтобы устранить опасную свидетельницу, а потом отдали Вум-Пи. Вум-Пи убил ее, чтобы она не попала в руки англичан, когда они высадились на остров Ванг-Му и раз навсегда уничтожили ваше разбойничье гнездо.
Лицо пирата передернулось от судороги. Глаза его налились кровью, и страже пришлось навалиться на его цепи, когда он рванулся к Перкинсу, сидевшему позади судей.
— Впрочем, — продолжал председатель, — если бы даже Лиу и ответила на ваши ухаживания, что, впрочем, не имело места, ваше преступление от этого не становится ни менее жестоким, ни менее подлым, ибо Линг Та-ланг пред вами ни в чем не виноват. Расскажите нам подробности преступления.
Подсудимый молчал.
Ненависть и отчаяние охватили все его существо, и он остро чувствовал свое бессилие. Минг повторил вопрос. Чу молчал. Тогда председатель сделал знак палачам.
Ру-Ми подошел к подсудимому. Почувствовав его прикосновение, Красный Паук стряхнул с себя оцепенение.
— Не надо, — сказал он. — Я не боюсь пытки, но я сам скажу все.
И спокойно и мрачно рассказал он, как сначала отравил Линг Та-ланга, предложив ему чашечку отравленной водки, от которой он, по обычаю, не мог отказаться.
Толпа слушала затаив дыхание.
А Чу продолжал говорить, не пропуская ни одной подробности. Цинично наслаждаясь былой местью, рассказал он, как рассек грудь новобрачного, как овладел упавшей в обморок невестой, дав ей понюхать наркотический состав, надолго лишающий памяти. Рассказал и про Латронские острова, про свои смелые грабежи и нападения.
— Жалею я об одном, — сказал он в заключение, — что плохо отомстил подлой изменнице да еще вот этой английской собаке. А теперь — делайте со мной, что вам угодно.
Толпа ответила проклятиями. Минг призвал ее к порядку и, посовещавшись с коллегами, важно произнес приговор:
— Мы, Минг Лон-ти, мандарин третьего класса, председатель кантонского уголовного суда, постановили:
1) Гражданка, именуемая Лиу-Сиу, и ученый-астроном пагоды Фо, по имени И-Тэ, ложно обвиненные в убийстве Линг Та-ланга и ошибочно приговоренные к смертной казни за преступление, коего они не совершали, считаются по суду оправданными. От имени правосудия я высказываю им глубокое сожаление за судебную ошибку по отношению к ним.
2) Так называемый Чу, по прозванию Красный Паук, бывший мясник из города Фун-Зи, оказавшийся преступником, совершившим означенное убийство, приговаривается к медленной смерти.
3) Ввиду того, что Чу совершил ряд преступлений, в которых он только что признался, в качестве атамана пиратов, мы приказываем, согласно указу нашего августейшего наместника, привести приговор в исполнение до отправки его на утверждение в Пекин, то есть завтра, в полдень, на площади против тюрьмы.
4) Для реабилитации невинно осужденных приговор над истинным преступником будет оглашен сегодня же в городе и его предместьях, чтобы народ почерпнул в нем пример истинного уважения к закону.
Стража! Уведите осужденного. Начальник тюрьмы отвечает за него головой. Очистите двор и зал судебных заседаний.
Чу выслушал приговор совершенно спокойно. Не сопротивляясь, зашагал он к выходу. А мадам Лиу поспешила к дочери, чтобы обрадовать ее радостной вестью.
Минг пожал руку Перкинсу и сэру Артуру, похвалившим его за ловко проведенное заседание, и скромно удалился, как подобает истинному блюстителю правосудия.
Весть о новом приговоре молнией облетела город. А через два часа он разошелся в тысячах экземпляров экстренных газет. Вот почему утром, задолго до казни, площадь перед тюрьмою была запружена народом.
Обезумевшие от кровожадного любопытства женщины усеяли кровли, окна и террасы соседних домов. Ожидая осужденного, народ смотрел, как строят эшафот. Это была широкая эстрада в десять футов высотою, прислоненная к наружной стене тюрьмы, где по-прежнему качались клетки с отрубленными головами. На эшафоте не было ни виселицы, ни плахи. Для медленной смерти они были совершенно излишними. Осужденного должны были привязать к толстой трехдюймовой доске, привинченной к стене так, чтобы он совершенно не двигался.
Наконец закончили работу, двери тюрьмы распахнулись — и вывели осужденного. Двое полицейских тащили его за цепь, прикованную к ошейнику.
По-прежнему Чу держался смело. Та же зверская усмешка нервно кривила его губы. Мрачно оглядев бушующую толпу, он твердо взошел по ступенькам на эшафот.
Ру-Ми шел за ним, таща на плече тяжелую корзину, прикрытую куском красной материи. На мгновение группа палачей заслонила убийцу от публики. Но вот остался он один на эстраде, лицом к лицу с палачом. Чу стоял, крепко прикрученный к доске. Шея, руки, ноги его были опутаны крепкими веревками, не позволявшими ему шевельнуться.
Палач наклонился к корзине, сунул руку под красное сукно и вытащил длинный нож-кинжал с двойным лезвием. На рукоятке кинжала была надпись: «Правая рука». Ру-Ми громко прочел надпись, лицом к толпе, быстро обернулся к осужденному и всадил кинжал в правую руку, пригвоздив ее к доске. Чу едва дрогнул.
Ру-Ми снова наклонился к корзине, снова выхватил нож, крикнув жадной толпе:
— Левое плечо!
И всадил лезвие в тело взвывшего от боли пирата. Толпа ревела от восторга.
