Книга Записки карманника - Заур Зугумов

Тщетно пытаемся мы шлифовать тяжёлую неотёсанную глыбу – нашу жизнь. Чёрная прожилка злого рока неизменно проступает на её поверхности. Читатель, думаю, догадался, что хозяином того уютного домика на берегу моря был ни кто иной, как бывший кум – капитан Еремеев, садист из колымского острога, так невзлюбивший в своё время Муссолини. Паскуда сразу узнал бывшего вора, но поначалу не мог поверить своим глазам и не стал спешить с окончательными выводами. Часами, развлекая семейную пару разными рассказами, угощая их сладостями и фруктами, он всё это время терпеливо ждал, когда же, наконец, Дуче допустит какую-нибудь ошибку. И дождался-таки, гад.

На любого заключенного ГУЛАГа во все времена при заведении, как уголовного, так и лагерного дела описывались особые приметы. Что касается урок и лиц, придерживавшихся воровских идей, то к ним всё эти циркуляры применялись ещё строже, чем к остальным заключённым. Эти особые приметы в первую очередь обязана была знать «кумчасть» и, надо отдать им должное, эти люди добросовестно исполняли свои обязанности. А некоторые, вроде капитана Еремеева, с особым рвением. Хотя с годами у Муссолини и зажили раны, нанесённые в детстве войной, всё же иногда, хоть и нечасто, он по привычке непроизвольно резко вздергивал головой в сторону и после этого несколько секунд не мог произнести ни единого слова.

Этой однажды замеченной особенности капитану хватило, чтобы убедиться в том, что профессиональная память его не подвела. В тот же день бывший кум обратился в местное отделение ФСБ с заявлением. Игнорировать такую депешу бывшего полковника внутренней службы там, конечно же, не могли. Но, проверив подозреваемого, старого служаку попросили больше их не беспокоить. Не унявшись и озверев ещё больше, словно почуяв запах крови, мусор подался в Первопрестольную. Ну а на Лубянке таких посетителей привечают всегда.

Проверив все данные и убедившись, что легавый прав, в тот же день Дуче доставили самолетом в Москву, в один из отделов ФСБ. Он не стал ничего отрицать и рассказал следователям почти всё, как есть.

Будучи человеком дальновидным и умным, он всегда понимал, что его прошлое может всплыть в любой момент. За себя он, в общем-то, не волновался, но переживал за жену, хотя они с ней заранее хорошо подготовились к возможному «запалу».

Казалось, всё обошлось как нельзя лучше. Гэбисты, надо отдать им должное, отнеслись к бывшему вору с пониманием. Учитывая срок давности, его военное детство, безукоризненное поведение на протяжении многих лет, отличную работу на высоких должностях, правительственные награды, хорошую семью и геройски погибшего отца, они не стали чинить ни ему, ни его жене никаких препятствий, хотя и догадались сразу, что она знала обо всём.

А что же сам Мишаня Муссолини – старый уркаган, так красиво засухарившийся среди фраеров и машек? В его жилах проснулась вдруг дремавшая несколько десятков лет дерзкая кровь жигана, который никогда не прощает удара, нанесённого непримиримым врагом, тем более если этот враг – мент.

Знаете, как слон мстит своему извечному и беспощадному врагу – крокодилу? Он хватает его хоботом, уносит в уединенное место и крепко-накрепко вонзает его тело между двумя половинками ствола треснувшего дерева. Потом он спокойно уходит, оставляя своего врага медленно умирать.

Бывший босяк поступил немного иначе, поняв, что не сможет спокойно прожить остаток жизни, если не уничтожит этого змея, яд которого, несмотря на его дряхлый возраст, так и не утратил своей губительной силы.

Способна ли человеческая натура измениться коренным образом, до основания? Может ли человек, которого Бог создал добрым, стать злым по вине другого человека? Может ли душа совершенно ожесточиться, если судьба человека оказалась к нему безжалостной? Может ли сердце под гнетом неизбывного горя стать дурным и уродливым, заболев неизлечимым недугом, подобно тому, как искривляется позвоночный столб под низким, давящим сводом? Нет ли в душе любого человека той первоначальной искры, той божественной основы, которая не подвержена тлению в этом мире и бессмертна в мире ином и которую добро может развить, разжечь, воспламенить и превратить в лучезарное сияние, а зло никогда не может погасить до конца? Кто его знает… Думаю, что всё в этой области, как и во всём остальном, подвластно Всевышнему, и только Ему.

Прежде чем этот старый садист-отставник Еремеев оказался в петле на осине, Дуче пытал бывшего лагерного кума с яростной жестокостью и впервые в жизни наслаждался мучениями человеческого существа. Мишаню одолел припадок смертельной ненависти, и он напомнил этой мрази всех тех бедолаг – воров, мужиков, хилых и немощных интеллигентов, которые по его доносам уже полвека покоились на безымянных кладбищах под сопками на Колыме. И, вору по крови, ему не было стыдно за свой фраерский поступок, ибо на этой падали были сотни, если не тысячи человеческих жизней.

Среди лунной сочинской ночи, когда на чёрном бархатном небосводе блещут серебряные звезды, а у берега Чёрного моря бьет ласковый тёплый прибой, Дуче вытолкал истерзанного, с поломанным носом и пальцами рук и ног легавого во двор и приказал тому лезть самому в петлю. Убить его – уже не значило наказать, а, скорее, избавить от мук и страданий. Кум не противился, молча выполняя приказ уркагана. И пока эта мразь лезла на заранее приготовленный эшафот и просовывала свою лысую башку в петлю, старый урка продолжал кайфовать от его мук. Прежде чем выбить из-под ног этой падали опору, он сказал ему напоследок: «Я не Иисус и не прощаю тебя ни сейчас, когда от смерти тебя отделяет лишь мгновение, ни когда ты будешь гнить на этом суку, пока тебя не снимут и не сожгут, а пепел твой развеют по ветру, потому что ты никому не нужен. Разве в природе могла найтись самка для такого убожества? Ты всю свою жизнь ненавидел людей, стараясь приносить им одни только муки и страдания, страх и смерть, поэтому и подохнуть ты должен соответственно. Я благодарен Всевышнему, который избрал меня орудием Своего возмездия тебе. Так сдохни же, мразь, и будь проклят ты и тебе подобные во веки веков. Аминь!»

Прочитав приговор, вынесенный от имени многих сотен тысяч замученных в колымских дебрях заключенных, урка выбил из-под ног этого гада опору.

Ночь подходила к концу, звезды тускнели; наступил час предутренней прохлады. Луна спустилась к горизонту и, перед тем как окунуться в море, залила перламутром всю его поверхность. И даже издали, голосуя на дороге, ведущей в аэропорт, старый босяк всё ещё продолжал смотреть вдаль – туда, где на толстом, но уже почти сгнившем стволе старой осины висел труп. Всё живое посылается в этот мир с определенной целью, вот и осина дождалась своего часа.