Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Случившееся казалось нереальностью, сном, привидевшимся в коротеньком забытьи. Было холодно, сыро и хотелось снова закутаться с головой в ватное одеяло.
Потом чужой мужчина, неожиданно становящийся своим, принес с улицы из-под навеса отсыревшие дрова и снова стал разжигать в доме очаг, сминая для растопки старые газеты. Буквы и чужие лица неожиданно оживали, корчились в последних гримасах и исчезали, становясь ворохом черного пепла. И снова огонь весело бежал по хворосту, облизывая подсыхающие поленья и становясь все яростнее. И опять они с Васей смотрели, как завороженные, на это дышащее пламя, греющее руки своими высунутыми из пасти печурки языками. И снова комната наполнялась теплом, что уже приливало к лицу. И снова щеки горели, будто у школьницы, прогулявшей урок, а сердце билось, как перед неизбежным экзаменом, где никогда не знаешь, что за билет суждено тебе будет вытащить.
В выходные, когда приехал Андрей, поймала себя на мысли, что все время старается не глядеть на Федора. Смотрела в стенку, в пространство, в никуда, старательно отводя близорукие глаза. Когда обедали, Федор поймал ногами ее лодыжку и спокойно разглагольствовал об услышанных во «Времени» новостях. Она сидела между двумя мужчинами, подпирала ладошкой с истончившимися и расслаивающимися ногтями щеку, пылающую от горячего чая, передозировки солнца и ветра, и почти не слушала, что говорят мужчины. Дискуссия была где-то далеко, будто разговор по междугородней связи, когда испорчен кабель. Только там напрягаются, чтобы услышать, а тут она наоборот, точно выпала из орбиты, сошла с круга разговора, так как из камеры колеса потихоньку ушел воздух. Стоишь себе на обочине, смотришь, как другие гонят по кругу, вдыхаешь настоянный на хвое воздух и думаешь: «Все-таки жизнь удивительна! Так куда же бежим тогда, перегоняя друг друга и ослепляя солнечными зайчиками от серебристых покрышек?»
Передавая Федору сахарницу, вдруг почувствовала вместо холодной хрупкости фарфора его горячую ладонь, будто невзначай коснувшуюся ее пальцев. Отдернула руку, как от ожога, бережно и тайно лелея тепло мужского колена в ночи, закутавшееся в клеенчатую скатерть, низко свисающую со стола почти до самого облупившегося пола.
Ложечка позвякивала о стакан, будто колеса поезда по рельсам, увозя в неизвестность, в края, в которых еще не бывала.
62
Вечером неожиданно подул душный ветер и после ужина, уложив ребенка спать, они пошли купаться.
Было полнолуние и луна надраенным серебряным щитом висела над лугами, испуская завораживающее сияние. Она почувствовала себя маленькой девочкой, сидящей в первом ряду на новогоднем представлении в ожидании чуда и сказки с непременно хорошим концом.
Осторожно разделась, ежась от влажного ночного воздуха, и по лунной дорожке, раскатанной серебряным ковром, вступила в воду, чувствуя, что грусть, будто вода, подступает все выше и выше, нежно обнимая и обволакивая ее со всех сторон… Неожиданно она вспомнила, что такое ночное купание уже было в ее жизни когда-то в ее студенческой молодости… И вот ее снова закинуло в ту же точку пространства спустя море лет, как ей тогда казалось, и она не понимала еще, что никакая это не прорва лет, а пока только горсть воды, набранной в ковши ладони, медленно утекающей сквозь неплотно сжатые пальцы…
По поверхности озера, будто оторванная голова подсолнуха, плыла луна… Федор стоял на берегу и смотрел, как она качается на воде. Вдруг он неожиданно нагнулся, поднял с земли камушек и запустил в подсолнух. Светящееся отражение задрожало и разлетелось на десятки мелких осколков, закачавшись на воде оборванными лепестками, что постепенно, словно магнитом, начали медленно стягиваться друг к другу. И вот снова растерзанный было подсолнух, целый и невредимый, застыл в воде, облитый завораживающим светом. И опять тишину раскололо взрывом воды – сполохи света брызнули Лиде в лицо и разбросанные ударной волной заколыхались на воде, будто кувшинки, вокруг черной воронки, наполненной тенями дурных предчувствий. Белые осколки мотались обрывками разорванного письма, подталкивая друг друга, кружились в немом танце и не могли найти себе прибежища и собраться в гладкие строки, возвращающие в сердце гармонию и покой. Теперь Федор, как заведенный, зачем-то бросал и бросал камни один за другим, не давая осколкам света собраться в целое, – и они, потянувшись было друг к другу, тотчас отшатывались и разлетались перьями из вспоротой подушки. Было в этом что-то магическое, словно Федор хотел разбить гармоничный мир, застывший блестящей елочной игрушкой из фольги на глади ее семейной жизни.
63
С того августа понеслось, будто кубарем с горы, какое-то бесшабашное время. Осенью Василиса пошла в детский сад, а Лидочка на работу. Встречались почти всегда в обед. Иногда просто прогуливались по шумным улицам, разговаривая обо всем, или сидели в полутьме кафе, вглядываясь в первые ниточки морщин, бегущие от глаз, будто бы трещины на стекле от брошенного камушка. Лидочке было странно самой, что с Федором она почему-то обсуждала даже какие-то житейские и бытовые проблемы, которые постоянно возникали у них с Андреем. Скажем, как лучше ободрать с окон старую краску, похожую на обгоревшую, облупившуюся кожу, перед их покраской или какие лучше занавески купить к обоям в их комнате. Но когда она в очередную их прогулку начинала его спрашивать о том, как же лучше переставить мебель в их комнате для того, чтобы купить и поставить кровать подрастающей Василисе вместо ее детской, напоминающей звериную клетку, все было так органично и естественно, будто иначе и быть не могло, только вот так – во всем советоваться с близким другом, видящим их дом со стороны и знающим его, как свои пять пальцев.
Иногда сбегали с откоса вниз к реке, подальше от чужих глаз. Смотрела в запрокинутое небо и думала, что все-таки жизнь удивительна! По небу плыли облака, меняющие ежеминутно свои очертания – ветер гнал их, словно тополиный пух по асфальту. Бескрайность неба была перечеркнута тающим следом от реактивного самолета, будто бы асфальт разлинован школьным мелом, что быстро стирался с тротуара шагами спешащих прохожих. След от лайнера на глазах становился все шире, точно река на географической карте, и все прозрачнее…
Они бродили с Федором средь битого стекла, то тут, то там изумрудно подмигивающего, словно кот из темноты, и среди окурков, которые почему-то напоминали Лидии свернутые лотерейные билетики в воскресном парке ее детства… Взявшись, как дети, за руки, уходили все дальше по набережной, чтобы перемахнуть через бетонный парапет там, где начинается серый, цвета нездоровой кожи песок. Корявые ивовые кусты одиноко торчали на грязно-зеленых островках запылившейся травы, почти подметая побуревшими листьями песок, будто своими козлиными бородками задумчиво щипавшие траву животные. Федор властно тянул ее за руку к маячившему впереди островку зелени. Ноги в туфлях на каблуках неуклюже подвертывались и проваливались в почву, осыпающуюся под ногами. Туфли снять она почему-то не решалась, боясь испачкать ноги или вообще поранить ступню о битое стекло или ракушки, выброшенные на берег волной от проходящих мимо судов. Она буквально ковыляла позади Федора, тащилась, словно заглохший автомобиль на тросе, вихляющийся из стороны в сторону от всех встретившихся на дороге ухабов и рытвин. Было в этом их движении что-то символическое, напоминающее тридцативосьмилетний путь израильтян через пустыню в Ханаан во время их исхода из Египта. Вот и она тоже ждет от Бога манны небесной и думает, что все равно все предрешено свыше. Сопротивляться налетевшей стихии бесполезно, все равно она подхватит своим широким крылом смерча – оторвет от земли и унесет, если на то будет воля и желание неземных сил…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
