Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
– Подожди, не говори ничего! Это чудо, что у нас с тобой будет сын! Так хотела она, Богородица. Она привела меня к тебе в тот волшебный хрустальный вечер! Она вела нас по волшебному хрустальному городу! Она соединила нас и наградила любовью. Мы любим друг друга. Наш ребенок, наш сын родится в любви. Над нашей семьей будет Покров Богородицы! У нас будет счастливая жизнь. Мы уедем подальше от глаз, в какой-нибудь русский городок, с деревянными домиками, тихой речкой, с белой колокольней. Я скопил немного денег, нам хватит на первое время. А потом я пойду работать, хоть учителем, хоть почтальоном. Я буду рисовать нашему сыну картинки. Ты станешь читать ему сказки. И никого, никого нам не надо! Только ты, я и он, и над нами Покров Богородицы. Любовь моя! – Он приблизился к ней, встал на колени, стал целовать ее руки. Она в гневе его оттолкнула, вскочила, чтобы уйти.
В прихожей раздался звонок. Челищев, растерянный, сокрушенный, пошел открывать. На пороге стояли двое, Феликс Гулковский, бросив в машине свое пальто, и актер Николай Багряный, тоже без пальто, в модном шелковом шарфе. Охрана Гулковского осталась во дворе и разместилась в парадном. Сам же олигарх, разузнав адрес Челищева, не стал откладывать свой визит.
– Аркадий Иванович, не правда ли? – входя в прихожую, произнес Гулковский с видом человека, визиту которого все были неизменно рады. – Просим прощения за вторжение. Мы вам помешали работать. Но я компенсирую, – Гулковский достал из кармана пачку купюр и положил на тумбочку. – Позволите нам пройти? – и не дожидаясь согласия, отодвинул боком Челищева и прошел в комнату. Николай Багряный последовал за ним.
– Ах, простите, вы не один! – воскликнул Гулковский, увидев Ольгу. – Прошу прощения, сударыня. Вы, должно быть, меня не знаете?
– Как вас не знать, – растерялась Ольга. – Вы Феликс Гулковский, самый богатый в России.
– Это преувеличение. Поверьте, есть и богаче. А это, – он представил спутника, – наш известный артист, любимец публики, играющий роли царей. Пока еще только в кино, но как знать, как знать. Не правда ли, Николай Фомич? – Багряный церемонно, величавым кивком головы, поклонился Ольге.
– Что вам угодно? – Челищев был растерян, его тревожили глаза незваного гостя, которые в своей огненной черноте искрились золотом. – Чем могу быть полезен?
– И многим и не многим, – произнес Гулковский, остро осматривая убранство квартиры и останавливая взгляд на плотно закрытых дверях в мастерскую. – Мы знаем, что вы ведете большую работу, реставрируете икону, имеющую для русской истории несравненную ценность. Я бы сказал, одну из главных икон Святой Руси, сберегающую государство Российское. Мы с Николаем Фомичом затеваем большой кинопроект, о восстановлении русской монархии. Пока это только проект, но как знать, как знать! По ходу фильма появляется чудотворная икона, которая предсказывает явление царя, а в момент венчания избранника на царство новый государь прикладывается к этой иконе, получая благословение от самой Богородицы. Вот мы и пришли, чтобы краем глаза взглянуть на икону.
– Но нет, это невозможно. Работа еще не закончена. Икону нельзя показывать посторонним людям, – сказал Челищев.
– Ну мы, положим, не посторонние люди. Мы заручились разрешением в Министерстве культуры и в Патриархии. Патриарх заинтересован в появлении этого фильма, а Министерство культуры просит меня профинансировать оставшуюся часть работ. Мы очень вас просим, Аркадий Иванович! – Гулковский достал еще одну кипу денег и положил на стол, где стояла недопитая чашка чая и лежал ломоть сухаря.
– Нет, нет, денег не надо. Я и так покажу! – Челищев открыл дверь в мастерскую и впустил Гулковского и Николая Багряного. Включил свет и откинул с иконы белый холст.
Икона лежала драгоценная, переливаясь волшебными красками. Николай Багряный зачарованно смотрел на нее. Это была икона, возвещавшая появление нового русского царя. Она, чудотворная, венчала его на царство. От нее исходил нежный запах роз. В иконе открывалось лучезарное пространство, в котором голубели леса, струились реки, цвели луга, вся божественная русская даль, куда влекло Николая Багряного и где ему была уготована великая доля.
– Ну что же вы, Николай Фомич, приложитесь к иконе.
Николай Багряный благоговейно, слыша благоухание роз, приблизил к иконе губы, поцеловал ее. Икона вмиг почернела, превратилась во тьму, словно захлопнулись с лязгом врата, отсекли его от лучезарных просторов. Он почувствовал на губах кислый запах железа. Отшатнулся:
– О, Боже!
Поспешно покинул дом в сопровождении Гулковского, который повторял:
– Что случилось, Николай Фомич? На вас лица нет!
– Я пойду, – сказала Ольга, поднявшись.
– Останься, умоляю! – Челищев преградил ей путь.
– Прочь! Отойди! Ненавижу! – крикнула она, захлебываясь от удушья. Оттолкнула Челищева и выбежала на улицу.
И как только она покинула подъезд с тяжеловесным хриплым лифтом, выскользнула со двора, уставленного автомобилями, возникло чувство свободы. Она оказалась среди шумящей, брызгающей, сверкающей лавины машин, вылетела на Тверской бульвар, и вся мука отношений с Челищевым, все изматывающие своими встречами и объяснениями дни отлетели и канули в Лету. Она была свободна от прошлого, ее будущее было прекрасно, ее ребенок был с ней неразлучно, ее муж, благородный, любимый, примет ее, как верную жену и мать своего ребенка.
На газонах бульвара таяли последние серые языки снега. Из земли выглядывали розовые клювики пионов. Дворники-таджики в оранжевых жилетах старательно кололи последний лед. И навстречу ей попался милый юноша, неся в руке веточку желтой мимозы.
Она вернулась домой и застала мужа, который собирал свой дорожный баул. Окладников вновь отправлялся в командировку, на этот раз в Сирию. Ольга, увидев, как он складывает в саквояж рубахи, испытала к нему внезапную нежность, чувство вины, благодарность, свою от него зависимость, ту, соединяющую их обоих чудесную тайну, которую она носила в себе и о которой он не догадывался. Она хотела открыться мужу, сказать, что у них будет ребенок, но удержалась, пугаясь неправды, страшась этой неправдой навредить притаившемуся в ней робкому и беззащитному чуду. Она признается мужу, когда тот вернется. Уставший, загорелый от южного солнца откроет дверь, и, обнимая его, она скажет: «Знаешь, у нас будет ребенок!»
– Боже, ты опять в командировку! Неужели нет других, помоложе? Дай я уложу, а то помнешь! – Она перебрала уложенные в баул рубашки, добавила носки, носовые платки. – Обязательно возьми теплый джемпер. И шарф. Какая там погода? И зачем ты туда летишь? Там стреляют, эти чудовищные банды! Опять напасть на русскую голову!
Окладников с тихой зачарованной улыбкой смотрел, как руки жены погружаются в мягкую стопку рубах. Ему хотелось поцеловать ее длинные пальцы, белое узкое запястье, произнести нежное, успокаивающее слово. Какое счастье, думал он, что можно смотреть на ее прекрасные руки, что в люстре под потолком переливается крохотный хрусталик, что у него есть дом, в котором будет ждать его родная женщина.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
