Я продолжила дела на кухне, привела там все в порядок и позвала детей помочь мне готовить печенье. При этом я разговаривала спокойно и ни словом не упомянула произошедшее за обедом. Дочка постепенно прекратила завывать, тихо пришла на кухню и попросила разрешения добавить в миску следующий ингредиент. Разумеется, я ответила согласием, и следующие полчаса мы месили, пекли и ели печенье.
Рада сообщить, что всю последнюю неделю трапезы у нас проходят приятно и без всяких ссор. Интересно (хотя это, наверное, очевидно), что дети вообще стали меньше ссориться. Я практикуюсь в игнорировании ссор, соблюдении соглашений и переходе к очередным делам. Не читаю нотаций, не кричу на детей, не отсылаю их прочь, не чувствую себя эмоционально опустошенной и не обращаю внимания на ссоры, или, по выражению Вики, «дешевый фарс». Мне кажется, в реальном мире, если ты попал в комнату, где два человека ссорятся, надо либо встать и уйти, либо игнорировать их и заниматься своими делами. Так мы и стараемся поступать.
Выйти из игры
Я вся извелась из-за просьб дочери сделать для нее то-то и то-то, потому что сама она якобы «стесняется», перепробовала все, что только могла, уговоры надоели мне до тошноты. Но ничего не выходило, девочка по-прежнему «стеснялась». И в какой-то момент я пришла к выводу, что если не хочу искалечить ее на всю жизнь, то должна любым путем прекратить эту комедию. Однажды мы были на карнавале, и один из распорядителей дал ей палочку с лентами. Она не то что спасибо не сказала – даже не взглянула на него, а потом подошла ко мне, посмотрела заискивающе и сказала: «Мама, мне хочется меч с алмазом в рукоятке! Попросишь дядю обменять мне палочку на меч?» Я ответила не сразу, потому что надо было собраться с мыслями, а дочка продолжала: «Мама, ну ты же знаешь, какая я застенчивая, ну пожалуйста, ну попроси, хорошо?»
Сценарий, в котором я уступала, разыгрывался в нашей жизни постоянно, и было очевидно, что, следуя ему, я не получу ни лучшего контакта с ребенком, ни идей о том, как действовать в следующий раз, ни уверенности. Так что я решила его не повторять и произнесла очень ласково, но твердо: «Нет, я не пойду к этому замечательному человеку, а ты сама можешь подойти к нему и его попросить». Несколько секунд на ее лице читался настоящий шок – ведь она никогда не слышала от меня ничего подобного, – а потом она прямо посреди зала рухнула на пол, закрыла голову руками и начала выть. Можете себе представить, что говорили люди, которые нас видели: «Почему бы вам не сделать, как она просит, – неужели это так трудно?» или «Один раз можно – наверное, это нескоро повторится».
Понятно, что они все хотели помочь, но этого-то я как раз и боялась. Люди смотрели на меня и думали, что я плохая мать, слишком строгая или, хуже того, совершенно бесчувственная. Искушение подойти к дочке, попросить ее прекратить вой, сдаться и обменять для нее палочку на меч, было очень сильным, и все же я слишком хорошо знала, что включаться в спектакль нельзя. Сквозь вой она повторяла снова и снова: «Я такая застенчивая, я не могу, я стесняюсь». Но в моей памяти крепко засели слова Вики о том, что бывают моменты, когда мы можем решить, какое сообщение послать ребенку, – либо «я верю в тебя, ты справишься», либо «я считаю, что ты калека и тебе во всем нужна моя помощь», – и они придали мне сил. Я наклонилась к дочке и прошептала ей на ухо: «Если хочешь меч, тебе надо пойти и попросить его у того человека, а если ты решишь к нему не ходить, я не возражаю, но сама не пойду. Выбирай».
Я выпрямилась. У меня не было ни малейшего представления о том, что сейчас будет, но сердце билось отчаянно. К моему удивлению, дочка перестала всхлипывать, посмотрела на меня, и наши взгляды встретились. Помню, что подумала: «Сейчас снова завоет». Но она медленно поднялась на ноги, взяла меня за руку, снова посмотрела на меня и сказала: «Не сегодня, мама, может быть, в следующий раз». И в этот момент я поняла, почему было необходимо выйти из дешевого фарса и что именно я делала неправильно, когда выручала дочку или уговаривала ее не стесняться и смелее настаивать на своем. Предложив ей выбор, я дала ей понять, что верю в нее, и у нее мгновенно переменилось самоощущение.
Примерно через полтора месяца мне позвонила Вики и спросила, как дела. Я честно ответила, что лучше, и добавила, что мое ненужное посредничество, конечно, не прошло бесследно. Вероятно, девочке понадобится не один год, чтобы вполне осмелеть, но я буду ее всячески поддерживать. Один-единственный маленький эпизод стал частью долгосрочной стратегии, переменившей нашу жизнь. Без этого мы с дочерью продолжали бы отдаляться друг от друга. Я осуждала бы ее за застенчивость, понимая, что она так мной манипулирует, но не решаясь отвергнуть свою роль в ее спектаклях. Было ли трудно начать? Разумеется. Оно того стоило? Еще как!
Сохранять спокойствие
Мой сын Джош делал вид, что ничего не умеет: «Мама, мама, помоги мне надеть ботинки», «Мама, выдави мне, пожалуйста, пасту на зубную щетку», «Мама, у меня не получается, помоги, пожалуйста», «Мама, это мне очень трудно», «Мама, я забыл, как это делается, покажешь еще раз?». Когда Вики предположила, что хитрец меня разыгрывает и нарочно прикидывается беспомощным, я поверила далеко не сразу, – уж очень натуральным выглядело для меня это притворство. Это и понятно – мать не может остаться равнодушной к просьбе собственного ребенка о помощи. Но, когда Вики принялась раскручивать сценарий, мне пришлось признать себя обманутой искусством юного трагика. Сын хотел, чтобы я им занялась, и точно знал, как этого добиться.
Вики предложила стратегию, которая все переменила. В очередной раз, когда Джош попросил меня помочь, я не стала поддерживать нашу обычную игру в прятки вокруг беспомощности, а сразу подошла к мальчику, посмотрела ему прямо в глаза и сказала: «Сначала покажи, что ты умеешь».
Вы бы видели в тот момент его лицо! Джош не имел ни малейшего представления о том, что сейчас будет. Ничего подобного он от меня раньше не слышал, и мои слова застигли его врасплох. Я повторила: «Джош, покажи мне, что ты уже умеешь, а я покажу, что делать дальше». И тут глаза сына засветились, хотя в его взгляде была, конечно, заметна нерешительность. До сих пор все наши взаимоотношения и основное взаимодействие в течение дня вертелись вокруг его неумения что-нибудь делать, так что мы оба вступали на неизведанную территорию. К чему это приведет? Я понимала его состояние, и это помогло мне оставаться спокойной и сосредоточенной.
Хотите верьте, хотите нет, но Джош просил меня помочь ему надеть куртку и застегнуть молнию. Забавным образом, еще не надев куртку, он уже предвидел, что не справится с молнией. «Очевидно, – подумала я, – во многих случаях он заранее уверен, что у него не получится». И стала последовательно вести его от шага к шагу. Спросила: «Можешь взять куртку в руки?» Он посмотрел на меня, сказал с возмущением: «Конечно, мама, я могу взять куртку в руки», – и мы оба невольно заулыбались. Я продолжила: «Можешь вдеть руки в рукава?» Он ответил: «Конечно, мама, я могу вдеть руки в рукава». Так мы добрались до молнии. Я приготовилась спросить: «Можешь вставить правую половинку застежки в левую?», но Джош меня опередил. Он сел и сказал: «Мама, погоди объяснять, как это делается, давай я сперва сам попробую». И тут я чуть не разрыдалась – до меня дошло, что все это время сын на самом деле хотел, чтобы я показала ему следующий шаг, и именно об этом меня просил! Но мы оба были в плену у сюжета дешевой мыльной оперы под названием «Мама, я без тебя ничего не могу».
