– У Казарова.
– …Кто он такой?
– Мне тоже интересно.
Саша, который уже придумал себе офицера, диверсанта, заплечных дел мастера, так просто с этим образом не расстанется, и всё, что он узнает о Казарове – что бы он ни узнал, – ляжет в существующую картину ещё одним гармонирующим мазком: без усилий и фальши, очень естественно жизнь примет заданные воображением цвет и форму, а недовольными останутся разве что другие рисовальщики – с другими мелками, красками и предпочтениями – и, возможно, сам Казаров, буде ему представится случай узнать, что в действительности думает о нём тот или иной дальний знакомый: но что он тогда скажет, кроме растерянного «да я совсем не такой».
– …Олег, насколько всё серьёзно?
– Боишься, что Василий Иванович тебе голову отпилит и в Следственный комитет с приветом пошлёт? Это вряд ли.
«Ну а вдруг?»
– Я понимаю. То есть нет. Не понимаю вообще ничего.
– Глубоко разумный подход.
– …
– …
– Мне не нравится, когда в мясорубку государственных интересов попадают ни в чём не повинные люди.
– А на свете есть ни в чём не повинные?
– Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Это не философский вопрос.
– Да. Но так будет всегда.
– И это всё, что ты мне скажешь?
– Я тебе уже говорил: уезжай. Это помогло?
– …
– Глупо думать, что мясорубка остановится, если именно ты сунешь в неё палец.
«Вот и всё, что мы знаем о мясорубках».
Наконец угомонились, разбрелись. Саша с горечью признал, что уже привыкает спать на каких-то дерюжках, охапках сена – и не раздеваясь. Он свернулся калачиком и мгновенно отключился, провалился в глубокое забытьё – глубины, пучины.
– Вставай. Уходим.
Перед ними, в неверном свете луны, расстилались дебри грязи, болота и потоки, капканы грязи. И они побрели.
– Хороша дорога на Царьград, – ворчал полковник, которому приходилось хуже всех. – Пять деревень вокруг, полно народу, обживались всё лето – а дорогу не сделать. Зачем, блядь, дорога, если до кабака только улицу перейти. И сама улица такая: одно название. И перед кабаком лужа – с кабак этот величиной. Выпил, про завоевание Константинополя поговорил – и в лужу. Мордой туда, мордой.
– …Вряд ли этим мужикам так уж нужно завоевание Константинополя.
– Им вообще ничего не нужно.
– Тогда, может, оставить людей в покое?
– А ты ещё не нагляделся, что бывает, когда людей оставляют в покое? Оставят в покое свои – придут чужие. Расправа! Ты чего молчишь?
– Под ноги смотрю.
– Хотел съездить, да проморгал, – говорит полковник, отдуваясь. – Не видать полковнику Татеву Босфора и окрестностей. Золотой Рог… акведуки… Теперь только на танке. Да, Расправа?
– Под ноги смотри.
– Олег, извини, пожалуйста, но вы, из органов, вправду теперь за границу не ездите? Честно-честно?
– А как я туда поеду?
– По фальшивому паспорту. Или, может, закон приняли, но никто его не исполняет. Знаешь, как со многими нашими законами.
– Какой ты, оказывается, хитроумный.
– …Если бы я был тобой, у меня бы был фальшивый паспорт.
– И что бы ты с ним делал?
«Брал кредиты и ездил на Капри».
– Я бы его всегда носил с собой. Просто чтобы знать, что у меня в кармане – запасная жизнь…Почему вы меня там не бросили?
– Не понял вопроса. Ты что, хотел остаться? Так бы и сказал.
– Нет, нет. Спасибо, что разбудили. Но я и спрашиваю: могли ведь не будить. Ушли да и ушли тихонько.
– Мы люди чести, – говорит полковник бодро, – люди долга. Хочешь не хочешь – приходится за тебя отвечать. Потому что вы, гражданские, сами за себя когда-нибудь разве отвечали? Ты хоть знаешь, как это делается?
– …Взял и назвал бараном.
– Что плохого в баранах? Мягкие, тёплые, шерстяные…
«Плов, шашлык…»
– А ты пастух, да? Не все хотят, чтобы их пасли.
– Не все хотят, но все потом за это благодарны.
– …Понимаю, куда ты клонишь, и не хочу туда идти.
– А говоришь, что не баран.
– …
– Под ноги смотрите.
– Я принял судьбу, и после этого мне стало значительно легче.
– Это какую ж судьбу ты принял?
– Как какую? Русскую.
– А что такое русская судьба?
– Ты бредёшь ночью в октябре по Нечерноземью, по рожу в грязи, и спрашиваешь меня, что такое русская судьба? Ну ты даёшь.
– …И держу курс на Царьград при всём этом?.. Кстати, а вы знаете, куда мы идём?
– Вперёд мы идём. Ну-ка, стой.
Они останавливаются, достают мобильники и выясняют, что связи нет. Полковник Татев достаёт свой ноутбук и выясняет, что, отправляясь в поход, скачал какие-то неправильные карты. Он осторожно смотрит на Расправу.
– Знаешь, о чём я подумал?
– Я знаю, чем ты подумал.
– …
– Нет времени реверансы разводить.
– Это церемонии разводят, – сказал Саша. – А реверансы – делают.
– Да какая разница?
– Какая разница?.. Ага! Ты трусы под джинсы всегда носишь?
– Разумеется ношу. Базар фильтруй.
– А вот ты попробуй надеть штаны на голое тело и пройти по улице. Никто не увидит, что ты без трусов. Но ты будешь чувствовать это на каждом шагу.
– …
– …
– Вопящий случай, – говорит полковник. – Как-то так.
Резиновые сапоги Марьи Петровны были а) красные б) в мелкий белый цветочек по краю голенища. Ведро с водой она поставила на землю, и в нём тут же заметалось золотыми рыбками солнце. (Они проблуждали остаток ночи, рассвет и утро.)
– Что ты тут делаешь?
– Скрываюсь.
– …
– Ты же сам сказал: взять отгулы и ненадолго скрыться.
– Но почему здесь?
– Здесь дедушкина дача. А где мне ещё скрываться? На курорте в Эмиратах?
– И где дедушка?
– За пенсией в Трофимки поехал.
– Тогда, может, чайку?
Даже когда они разулись и как могли почистились, Марья Петровна не пустила их в дом, а вынесла чайник и еду на застеклённую веранду, прислонилась к стене и стала смотреть, как Расправа намазывает булку маслом.
