Омылся ли ты в крови,Омылся ли ты в крови,В очистительной крови агнца,Очистительной крови…
Их голоса разносятся над рекой, смешиваются с плеском воды.
Кровь агнца, вода реки – я чувствую их запах. Я даже чувствую их вкус.
Потом он убирает Библию в карман, его большая ладонь ложится на мое лицо, от нее тоже пахнет кровью агнца, и речная вода заливается мне в уши…
– И ее старое имя будет отринуто. Отныне наречена она будет во имя господа, и имя ей будет Мёрси[4]…
Он закрывает мне глаза рукой, сильно толкает, и я падаю навзничь в воду.
Дух у реки, наверное, очень сильный. Течение подхватывает меня и несет прочь.
Я выныриваю, человечки вокруг похожи на раскрашенных кукол – дедушка протягивает руки, кричит: «Она ударилась головой». Мелоди на берегу тоже что-то кричит, продирается через заросли ежевики, расцарапывает лицо о колючки, разрывает платье.
Я снова погружаюсь под воду, долго-долго опускаюсь и вижу там, внизу, белое лицо и руку. Это мама, моя мамочка, мама. Это ее прекрасное лицо, и со дна реки доносится ее голос: «Кармел». И все.
Наступает чернота, как будто дедушкина Библия проглотила меня.
Дедушка давит мне на грудь, а галька впивается в спину.
– Мама. – Из моего рта выливается вода.
– Я достал тебя, дитя, – говорит дедушка, продолжая нажимать мне на грудь. – Я спас тебя. Я спас тебя.
– Не ты, а мама. – Я хочу оттолкнуть его, и он хватает меня за руки.
У Мелоди через все лицо идет глубокая царапина, из которой течет кровь. Дороти относит меня в фургон. Она раздевает меня, закутывает в одеяло, кладет в постель.
– Кармел чуть не умерла, – всхлипывает Мелоди.
Она стоит рядом в разорванном платье, через дырки видны на коже капельки крови от колючек. Я дотрагиваюсь пальцем до одной, и мой палец становится красным.
Дороти снимает с Мелоди платье, у нее все тело в царапинах и ссадинах.
– Ах, боже мой, дитя, – вздыхает Дороти.
Мелоди остается в одних желтых трусиках и начинает плакать еще громче.
– Чшш, чшш, – говорит Дороти.
Она идет к костру, наливает горячей воды в кувшин, потом возвращается в фургон, капает что-то в него из синего пузырька и протирает царапины тряпочкой.
– Все в порядке. Царапины неглубокие, – говорит она. Но все равно вода в кувшине сначала розовеет, потом краснеет.
– Стой спокойно, моя девочка. Я вытащу колючку. – Дороти берет какие-то щипцы и, нахмурив лоб, вынимает колючку. – И еще одну. И еще. Дитя мое, да ты просто как подушка для иголок.
Дороти вытаскивает колючку за колючкой, а я сворачиваюсь клубочком под одеялом, чтобы согреться.
Покончив с колючками, Дороти велит Мелоди в одних трусиках постоять на воздухе, чтобы остановилась кровь. Скоро кровь перестает течь.
– Все в порядке, ты быстро вылечилась, Мелоди, – говорит Дороти. Она надевает на дочку ночную рубашку и посылает к костру.
Потом поднимает с полу мое платье.
– Испорчено, – заключает она.
Я вижу, что в порванные кружева забились камушки, мелкие ракушки и ярко-зеленые водоросли.
Длинные волосы Дороти распущены. Улыбка куда-то подевалась с ее лица. Я вспоминаю мамино лицо, которое светилось добрым ясным светом, и ее голос, который назвал меня под водой моим настоящим именем. Я хочу умереть. Вернуться в эту реку и остаться там с мамой.
