— Я сожалею, — промямлила она. — Возможно, позже…
— Позже. Конечно. Прекрасно, дорогая. Ты дашь мне знать, когда будешь готова, не так ли? Клянусь, что больше не притронусь к тебе до тех пор, пока ты не будешь сама умолять меня об этом.
Эмма бежала и не останавливалась до самых дверей спальни. Она не могла забыть разъяренного лица мужа. И его клятвы больше не прикасаться к ней.
Закрыв глаза, вспоминая тот неизъяснимый восторг, который она только что пережила, Эмма мечтала о том дне, когда сможет по-настоящему принадлежать ему… Почти в той же степени, как и страшилась его.
Пришла зима, а вместе с ней пришли холод, ветер и дожди, превратив окрестности в тусклые, обледенелые пустынные равнины. Один бесцветный унылый день безрадостно переходил в другой, потом в следующий. Все дни были заполнены скучными повседневными делами, как это было в Кортни-холле. Иногда Эмма проводила время с сыном и Лаурой, чье здоровье ухудшалось с каждым днем. Доктор, который по ее просьбе приехал, чтобы осмотреть мать Алана, не смог сообщить ничего утешительного. У Лауры было прогрессирующее воспаление мозга, и жить ей осталось недолго.
После того как Эмма так по-детски убежала от мужа, она оказалась замужем за отшельником. Она редко виделась или разговаривала с Аланом. Днем он спал, а по ночам бродил по дому, писал письма на рудники или скакал по промерзшей пустыне верхом.
Эмма винила себя в подавленном состоянии Алана. Она забрала его дом. Большую часть его дела. Его мать. Она навязала свое странное поведение и нежелательное общество мужчине, который хотел всего лишь нормальной жизни.
Как ужасно, что она, которая так мечтала о том же, губила шанс на свое — и его — счастье из-за глупого страха. А впрочем, чего она ожидала? Выйдя замуж за Алана Шеридана, она приперла себя к стене, и единственный путь исправить положение — это откровенно признаться во всем.
Рождество и Новый год прошли спокойно, и январь принес легкую смену погоды. Эмма взяла за правило каждый день выезжать верхом на Стоун-блафф, где сидела на утесе, пытаясь разобраться в своей жизни. Нельзя дальше оставаться чужой человеку, который является ее мужем. Не в ее характере убегать от проблем, однако именно это она и делает. Убегает от неизбежного.
Возвращаясь в Шеридан-холл после очередной прогулки, Эмма убедила себя в том, что пришло время правды.
К своему огромному удивлению, она обнаружила, что в голубой гостиной ее ждет Рита.
— Господи помилуй, Эмма, что за привычка исчезать из дома в такой ранний час?! — негодующе воскликнула сестра, сидевшая в кресле возле камина.
— И тебе доброго дня, сестрица, — отозвалась Эмма.
— В нем нет абсолютно ничего доброго. Что за нелепая мысль! На улице жуткий холод. — Приложив платочек к носу, Рита нахмурилась. — Эмма, ты ужасно выглядишь.
— Спасибо. — Эмма отшвырнула стек в сторону. — Ты тоже выглядишь не лучшим образом, Рита.
— Ты похудела.
— А ты нет.
— По твоим глазам можно предположить, что ты плохо спишь.
— Ты становишься наблюдательной. Будешь пить чай? Молли!
Служанка появилась в тот же миг и вопросительно посмотрела на хозяйку.
— Мы будем пить чай с гренками и джемом.
— И побольше молока и сахара, — добавила Рита.
Эмма нахмурилась:
— Обычно ты пьешь чай без сахара, Рита.
Рита опустила глаза и нервно скомкала платочек.
— Я соскучилась по тебе, Эмми. Правда. Папа ужасно обижен, что ты не даешь о себе знать.
— Я пишу ему регулярно. Мне представляются забавными ваши нынешние чувства, ведь вы оба не могли дождаться, когда избавитесь от меня.
— Как там Хью?
Эмма удивленно заморгала:
— Бог мой, Рита, да что это на тебя нашло? Ты никогда раньше не интересовалась Хью.
— Не нужно быть такой злой и мстительной, Эмма.
— По-моему, я просто правдивая.
Рита надулась и продолжала комкать платок.
— Ты изменилась, Эмми, ужасно.
— Как же?
— Ты ожесточилась. Не отрицай. Это прямо-таки написано у тебя на лице. Ты несчастна. В самом деле, ты изменилась даже внешне. Посмотри на свои волосы. Они растрепаны.
— Я только что вернулась с прогулки верхом.
— А эта отвратительная амазонка, которая сейчас на тебе! Где, скажи на милость, ты ее откопала?
— Она когда-то была твоей. Если не ошибаюсь, этот костюм ты потребовала, когда мы были в Венеции, но так ни разу и не надела. Он стоил целое состояние, насколько я помню. Кто-то же должен был им воспользоваться.
Рита встала с кресла и прошлась по комнате, шурша юбками.
— Ты несчастлива, правда, Эмми?
— Почему ты спрашиваешь?
Рита повернулась. Щеки ее были бледны, глаза напоминали голубые замерзшие озера.
— Ты жалеешь о своем решении?
— В мире не все зависит от наших решений.
— Ну же, Эмма, мы обе знаем, что и ты, и я сделали свой выбор, который повлияет на всю нашу дальнейшую жизнь.
— Прекрасно, Рита. Да. Думаю, пока мы живем и дышим, мы будем принимать решения, о которых когда-нибудь пожалеем. Почему ты спрашиваешь? Что-нибудь случилось?
Выдавив неуверенную улыбку, Рита подбежала к Эмме и, опустившись на колено, взяла руку сестры и прижала к своей холодной щеке.
— Помнишь время, когда мы с тобой болтали долгие часы напролет? Ты всегда помогала мне, поддерживала меня. Всегда! Какую бы глупость я ни вытворяла, ты всегда оправдывала меня, ободряла, защищала. Я скучаю по тем дням, когда мы доверялись друг другу, а ты?
— Конечно. — Эмма улыбнулась. — Только сегодня утром я думала, как было бы здорово снова иметь рядом кого-то, с кем можно было бы поговорить, доверить свои секреты.
— Ты так же одинока, как и я, Эмми?
Она кивнула.
— И пошла бы на все, на все? Что угодно, лишь бы покончить с этим одиночеством, если б могла?
— В пределах разумного. Рита… что случилось? Что ты сделала?
В этот момент вошла Молли с чайными приборами и тарелкой с гренками.
Кивком отпустив служанку, Эмма намазала гренок джемом и подала сестре. Та взяла бутерброд, насыпала щедрую порцию сахара в чай и плеснула туда молока, после чего залпом выпила все это, обжигая рот. Закрыв глаза, девушка расслабилась и откинулась на кресле, прижав платочек к губам. Подняв глаза, она обнаружила, что сестра разглядывает ее с каким-то странным выражением.
— Как Алан? — поинтересовалась Рита.
— Думаю, хорошо.
— Думаешь? Разве ты не знаешь?
