– Подними его, – приказал тот, который до этого момента не открывал рта и наблюдал за происходящим, не поднимаясь со своего места. – Хочу видеть его лицо.
Человек скрывался под большой позолоченной полумаской, изображавшей солнце. Анна тут же узнала его по бороде и голосу: Хуан Борджиа. Тип в птичьей маске, демонстрируя недюжинную силу, поставил стул на ножки вместе с привязанным к нему Жоаном. Анна увидела, как струйка крови потекла из разбитой губы ее супруга. На его лице одновременно отражались ярость, растерянность, страх и бессилие. Тип, похожий на Хуана Борджиа, с довольной улыбкой разглядывал ее мужа. Потом посмотрел на нее и сказал, поднимаясь со стула:
– Госпожа, пришло ваше время. – И учтиво протянул ей руку, чтобы она оперлась на нее, но Анна, чувствуя комок в горле, оттолкнула ее. – Если вы хотите, чтобы все трое вышли живыми отсюда, я советую вам быть покладистой, синьора, – предупредил человек в маске солнца, не обратив внимания на ее жест. Он продолжал улыбаться и по-прежнему протягивал ей руку.
Она бросила взгляд на Жоана, привязанного к стулу и в бешенстве сжимавшего зубы. Он увидел тоску, страх и стыд в этих зеленых глазах, которые так любил. Слеза скатилась по щеке Анны. Она словно испрашивала у него разрешения, а он чувствовал себя так, как будто железная рука постепенно вырывала его внутренности. Он не мог принять то, что происходило, но и не мог ничего сделать. Они полностью находились во власти субъектов в масках: их жизни и жизнь маленького Рамона были поставлены на кон и эти нелюди могли сделать с ними все, что хотели. Жоан прикрыл глаза: он не хотел ничего больше видеть и с силой сжал кулаки и зубы, как будто, превозмогая боль, мог сделать так, чтобы это невыносимое видение исчезло.
Анна снова оттолкнула предложенную ей руку Хуана Борджиа. Тогда он схватил ее за предплечье и подтолкнул к двери второй комнаты. Одновременно был отчетливо слышен плач Рамона, запертого в соседнем помещении. Анна все еще сопротивлялась, понимая, что не должна была этого делать, но в конце концов сдалась, пытаясь сосредоточиться на молитве, чтобы потопить в ней свой стыд и задушить одолевавшие ее мысли. Одним ударом папский сын захлопнул за ними дверь, но она, тем не менее, осталась приоткрытой буквально на дюйм.
– Вот сейчас ты и станешь рогоносцем, книжник, – с гнусной улыбкой сказал Жоану тип в фаллической маске.
– Сукин ты сын, – пробормотал Жоан с такой яростью, которую могли сдержать лишь крепкие путы.
Нелюдь рассмеялся, но не стал снова бить Жоана. А потом замолк, жадно прислушиваясь к тому, что происходило в соседней комнате. Несмотря на несмолкающий плач ребенка, Жоан слышал бормотание, всхлипы и по прошествии, как ему показалось, нескончаемого времени блаженные стоны и непристойные выкрики. Жоан чувствовал такое отчаяние и бессилие, что готов был умереть. Когда все это закончилось, тип в «солнечной» маске вышел, улыбаясь и застегивая панталоны.
– Теперь твоя очередь, мой Цыпленок, – сказал он оруженосцу.
– И как оно, стоило того? – спросил тип в «птичьей» маске, поднимаясь.
– Все прошло великолепно, даже не сомневайся.
Оруженосец вошел в комнату, с такой силой хлопнув дверью, что она стукнулась о дверной проем и тут же приоткрылась. Теперь были прекрасно слышны всхлипывания Анны и его приказы. Тип в «солнечной» маске уселся напротив Жоана и, глядя ему в глаза, завел с ним разговор.
Он с издевательской улыбкой поведал все гнусности про его жену, тщательно следя за выражением лица Жоана. Он детально описал ему особенности телосложения Анны и в подробностях живописал все, что он совершил с ней. Он, смакуя, рассказал, каким образом она осчастливила его, особо подчеркнув, что дама не только во всем потакала ему, но и сама наслаждалась тем, что они делали. Жоан думал, что он сейчас просто сойдет с ума, представляя себе все это, хотя неимоверным усилием воли старался делать вид, будто сохраняет полное спокойствие, которого не ощущал. Этот достойный всяческого презрения тип нагло врал ему в лицо, чтобы довести его до грани: он наслаждался страданием соперника.
– Ты врешь, подонок! – Жоан практически выплюнул эти слова. – Моя жена не могла отдаться тебе, ты грубо изнасиловал ее.
Гнусный тип рассмеялся ему в лицо.
– Это то, во что ты хочешь верить. Но ошибаешься.
И продолжил издеваться над ним, рассказывая всякие гадости про Анну. Наконец по истечении невыносимо тянущихся минут «птичья» маска вышла из комнаты.
– Ну как? – спросила «солнечная» маска.
– Давненько я так славно не развлекался.
– Я же тебе говорил, – сказал Хуан Борджиа, дружески похлопав по щеке Жоана и добавив: – Да улыбнись ты, мужик! Твоя жена сегодня наконец узнала, что это значит – ублажить двух настоящих мужчин, и ей это понравилось, не сомневайся. Такие классные телки не должны принадлежать лишь подобным тебе гомикам. Учись, тупица!
Жоан не ответил. Он сидел на своем стуле с закрытыми глазами, и папский сын, поняв, что не добьется от него больше ни слова, сказал своему сообщнику:
– Пошли отсюда!
29
Громко стукнув дверью, они покинули это зловещее помещение, оставив Жоана в одиночестве и так и не развязав его. Он слышал за дверью непрекращающийся, хотя и постепенно ослабевающий плач Рамона и с тоской вопрошал, что там творится с его возлюбленной.
– Анна! – крикнул он.
Жоан внимательно прислушался, но не уловил ни звука, и к его тревоге добавился жуткий страх. Она тяжело ранена, может, даже мертва? Он в бешенстве постарался справиться со своими путами, опасно раскачивая стул и одновременно читая молитвы. Но его связали профессионально, и своими попытками освободиться он добился лишь того, что веревки еще сильнее врезались в тело.
– Анна! – завыл Жоан в отчаянии.
Пламя двух лампад, стоявших на столе, колебалось то ли от слабого движения воздуха, то ли от дыхания самого книжника, а тени от ионических колонн – некоторые из них стояли отдельно от других, а прочие были замурованы в стены дома, – казалось, зловеще шевелились. В тот момент Жоан понял, что это здание когда-то было храмом романской эпохи и его руины были использованы для постройки дома; здесь еще оставалась кое-какая мебель, но, без сомнения, дом был заброшен. Мысль о том, что он находился в храме, снова вызвала в нем страх при воспоминании о «солнечной» маске Хуана Борджиа и о быке на гербе его семьи. «Митра!» – мелькнуло у него в голове. Храм бога Митры! Он читал об этой мистической, сугубо мужской воинственной религии, которая в определенный период соперничала с христианством в Древнем Риме. Ее исповедовали в тайных, состоявших исключительно из мужчин общинах; эти люди поклонялись солнцу, а их бог изображался воином, убивающим быка. Точь-в‑точь как на праздниках корриды, устраиваемых семьей Борджиа для римлян! До Жоана доходили слухи, что в современном Риме, где античность возрождалась беспорядочным образом, существовали несколько тайных языческих сообществ. Именно об этом и свидетельствовала маска в форме солнца Хуана Борджиа. Неужели они принесли Анну в жертву в соответствии с ритуалом поклонения богу Митре? Он постарался отогнать подобные мысли, убеждая себя, что это был чистой воды идиотизм, вызванный его замутненным сознанием. Безысходность стала причиной того, что его посещали мысли одна абсурднее другой.
