— Помню, я вам даже завидовала, — призналась Ванесса.
Потом она сказала, что могла бы сама приехать в Уиттингборн.
— Поговорю с мальчиками, с тобой побуду. И с Лоренсом поговорю, и даже с Джиной, если захочешь.
Хилари на секунду представила себе Ванессу в плиссированной юбке и накрахмаленной рубашке, дающую краткие разумные советы посреди грязной мальчишеской берлоги, и чуть не рассмеялась.
— Нет, спасибо тебе огромное, но не стоит. Мы должны сами во всем разобраться. Лоренс даже с детьми не разговаривал…
Вот почему она приехала сюда, на поле. Чтобы дать Лоренсу время объясниться с мальчиками.
— Я обязательно с ними поговорю, но тебе лучше остаться дома, — предложил он.
— Нет. Тебя не было, когда я им все рассказана. И меня пусть не будет.
Она отворила калитку и прошла на поле. Вокруг обработанной земли фермеры оставили широкую полосу для проезда комбайнов, заросшую сорняками. Хилари решила пойти по ней вниз по склону, к ручью, а затем вернуться к машине. Во время этой обыкновенной получасовой прогулки вокруг сжатого поля она утвердится в одной мысли: какие бы несчастья и беды ни ждали ее впереди, она вынесет их с храбростью и стойкостью. С достоинством.
Письмо лежало на кухонном столе. Джина положила его возле деревянных мельничек для соли и перца. Софи еще ни разу в жизни не получала письмо от Фергуса, за все шестнадцать лет. Впрочем, и писать-то было незачем — они виделись каждый день за исключением тех редких случаев, когда отец уезжал на аукционы, откуда постоянно звонил. Джина несколько минут с ним болтала, а потом с неизменными словами «Папа хочет с тобой поговорить» отдавала трубку дочери.
Рано утром Джина ушла к Ви — не хотела, чтобы та в одиночку разбирала вещи Дэна и весь день питалась крепким чаем с печеньями. Софи даже удивилась: долгие годы мама говорила о бабушке раздраженным тоном, словно о неприятной обязанности, которую она была готова выполнять, но без особого рвения. А Фергус и вовсе побаивался Ви. Он был с ней очень любезен, однако держался на расстоянии, как от дикого и непредсказуемого зверя. Когда Софи думала о папе и бабушке, то представляла их созданиями с разных планет. Джина и Ви тоже были очень разные… С какой стати мама так охотно побежала в Орчард-Клоуз? Впрочем, последнее время она сильно изменилась — вышла из прочной скорлупы ярости и гнева, начала улыбаться. Неужели ей так помог психолог?
Софи взяла письмо в руки. Оно было толстое, в плотном кремовом конверте — к таким папа обычно подбирал кремовую бумагу с яркой черной эмблемой его фирмы наверху. Софи несколько секунд смотрела на конверт, решая, хочет ли она его вскрыть или боится. Наконец подсунула палец под отворот и грубо порвала конверт на две части. Фергуса бы это рассердило: он всегда пользовался особым ножом.
Софи села за стол и развернула плотные страницы.
«Софи, любимая моя!» — так начиналось письмо.
Она отложила его и качнулась на стуле. Если папа и дальше пишет в таком духе, она не поверит ни единому слову. Он никогда не называл ее ласковыми словами. Софи ненавидела обращения вроде «милая» или «дорогая». Эти отговорки ничего не значат: на словах люди тебя любят, а на деле все выходит иначе. Софи последнее время много думала о поступках. О человеке судят по его делам, но это еще не все. С помощью дел можно управлять своей жизнью. Вот почему она переспала с Джорджем: чтобы почувствовать свою силу. Чтобы кто-то удивился ее поступку, увидел в ней человека, способного действовать и менять мир, а не меняться под его натиском. Секс сам по себе оказался странной штукой. Жарко, трясется все… Но — надо же! — ей понравилось. Еще удивительнее было то, что она не пожалела о своем решении. Даже наоборот. Софи подумала, что не прочь заняться сексом в ближайшем будущем, необязательно с Джорджем. Он теперь смотрел на нее иначе, словно ждал чего-то. А она молчала. Не ради забавы, нет — просто не хотела делиться с ним своим принципом, которому научилась у родителей: лучше быть жестокой, чем обманчиво доброй.
Софи взяла письмо и прочитала:
«Я долго думал, стоит ли тебе писать, и, как видишь, решился. Пишу по двум причинам: хочу кое-что рассказать и кое-что предложить. Поскольку ты все мои слова принимаешь с жутким скептицизмом, я решил записать их на бумаге. Пусть они будут у тебя, как свидетельство моих серьезных намерений».
Софи держала письмо ка расстоянии вытянутой руки, а теперь положила его ка стол. Почерк у Фергуса был понятный и уверенный, писая он итальянским пером:
«Рассказать я хотел о Тони. Знаю, что ты подумала, и проклинаю себя за то, что не подготовил тебя к этой встрече. Правда же такова: я знаком с Топи шесть лет, сначала он был моим деловым партнером, потом стал другом. Только ему я рассказывал о своем несчастье с твоей мамой, только ему доверял. Однако я не влюблен в него. Да, я очень обязан Тони — и в духовном смысле, и в практическом, но я у него не в плену. Не хочу говорить о личном (и ты, надеюсь, вскоре меня поймешь, когда у тебя появятся свои секреты), но знай, что страшных тайн я от тебя не держу. Я твой отец, я люблю тебя, но я имею право на личную жизнь.
Я не жалею о том, что сделал — но очень жалею, как я это сделал. Многого не предвидел, во многом ошибся. Я должен попросить у тебя прощения и как-то исправиться. Говорю это от чистого сердца. Твой приезд меня очень тронул, и я понял, как сильно по тебе скучаю. А твои слова показали, что я плохо пытаюсь войти в твое положение.
Итак, вот что я предлагаю. Когда я получу свою половину денег за Хай-Плейс, мы с тобой купим квартиру — двухкомнатную, только для нас двоих. Будем жить в ней, пека ты не окончишь институт, а потом она достанется тебе. С этого дома я уеду и найду жильца, чтобы выплачивать кредит… Мы обсудили это с Тони — детей у него нет, и он очень расстроился, однако сумел понять, что ты для меня важнее всего. Я же говорил, что он хороший!
Позвони мне, как сможешь. У меня такое чувство, что дома в эти дни никто не бывает и автоответчик у всех сломался. Как я понимаю, Пью уже осмотрели Хай-Плейс и хотят его купить. Значит, скоро мы сможем действовать. Надо обязательно успеть до Рождества. И неплохо бы подобрать тебе школу в Лондоне.
С неизменной любовью, папа». Софи уронила письмо, страницы рассыпались по столу. Она уставилась на них, а потом взяла первую попавшуюся и поцеловала.
Чуть позже, спрятав конверт под матрасом со стороны стены, Софи переоделась в форму и пошла на работу. Войдя в «Би-Хаус», она сразу заметила необычную тишину: только звуки готовки доносились из кухни. Лоренс, мешавший что-то в кастрюле, буркнул: «Доброе утро, Софи», и снова вернулся к стряпне. Кевин и Стив состроили многозначительные гримасы, давая понять, что он очень зол и лучше с ним не разговаривать. Софи смутилась. Лоренс никогда не бывал зол, это не в его привычке. Но только она открыла рот, как Кевин замахал ей руками и сделал вид, что пальцем режет себе горло. Софи пожала плечами и отправилась наверх, в бар.
