Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Тем временем Мария открыла лежащий на коленях альбом.
И от той картины у Мартынова неожиданно мурашки побежали по спине.
Выполненная пером и чернилами, она даже не казалась картиной. Набросок, черновик, небрежные росчерки. Или даже просто нелепейшая карикатура, обычное позерство и баловство виделись в том рисунке.
Однако стоило посмотреть на лист альбома лишь пару секунд, страх сдавливал грудь и дышать не было больше никакой возможности.
Зловещая, пугающая. Кричащая. Такой картине отчего-то верилось помимо воли.
В горах, на площадке, окаймленной невысокими, однако же раскидистыми кавказскими деревами, лежит мертвый Мишель. У него пробита грудь, и можно было бы подумать, что маленький худощавый Лермонтов в нескладной шинелишке ранен – но набросанное нервными линиями лицо уже застыло в печальной маске смерти.
Легкий дымок идет из пистолета другого дуэлянта. Фигура его повернута к секундантам, а потому лица разглядеть нет никакой возможности, ясно только, что убийца Мишеля высок и хорошо сложен.
Взгляд обегает все это и лишь потом начинает различать невероятное. За кустом, растущим опасно близко к глубокой пропасти, сидит на корточках человек. В длинном темном плаще (похоже, офицерском, с пелериною), низко склонившийся, он почти сливается с темными скалами. В нем не было бы ничего особенного, коли б не одна деталь, от которой кровь стынет в жилах. Художник, лишь небрежно очертивший притаившегося мужчину, тем не менее, тщательнейшим образом вырисовал пистолет в его руках...
«Что это? Заговор? Отчего Мишель нарисовал такую странную картину в альбоме княгини? – думал Николай, не в силах отвести глаз от рисунка. – Отчего я так страшно волнуюсь, когда смотрю на эту почти карикатуру?»
– Он совершенно мертвый здесь, в альбоме. Как же славно, что дуэль не причинила Лермонтову никакого вреда, – прошептала Мария. И, расправив на коленях атласное розовое платье, расшитое золотыми нитями, дрожащим голосом произнесла: – А что, Николай Соломонович, коли выпустили его из-под ареста, может, он уже и на балы ходит? Не видали вы его там? Может, собирается он ко мне быть с визитом?..
* * *
Это правда: глядя на мир, нельзя не удивляться. Кто бы мог подумать, что Олеся умеет так кричать, верещать, визжать, качать права!
– Миша, я все знаю! Ты переписал завещание! Я понимаю, почему ты решил добавить Андрея. Он твой брат, и это совершенно логично. Но Айо! Я – мать твоего ребенка, и она – неизвестно кто! Ты уже ставишь нас на одну доску!
– Дорогая! А ведь я тебя недооценивал. Как ты узнала? Адвокат, я уверен, не ответил бы ни на один из твоих вопросов! Денис – могила! Как ты узнала?!
– Адвокат, правда, ничего не говорил. Я у него и не спрашивала. Кто я такая, чтобы задавать вопросы! Ты на это намекаешь, да? Я-то свое место знаю! Но вот Айо, уж конечно, не смогла не поделиться такой большой радостью. Она заявилась к нам с утра пораньше. У Антона опять истерика, он не выносит твою подругу. И ты еще говоришь, что это я провоцирую конфликты! Айо такая белая и пушистая, хочет наладить дружеские отношения, а я все порчу. Теперь ты понимаешь, в ком на самом деле проблема?
– Бабы, с вами можно рехнуться! Когда вы прекратите друг с другом бодаться?! То одна залупается, то вторая. Вы меня уже достали! Обе! Мое завещание – это мое дело. Это вообще формальность! Не дождетесь! Ну привычка у меня такая – держать бумаги в порядке! И никто из вас по новому завещанию не обижен! Хотя я, по большому счету, ничего тебе не должен! Ты присосалась ко мне со своей любовью, как пиявка, ты тащила меня в койку, как последняя блядь! А когда появился Антон – разве я хоть в чем-нибудь вам отказывал? Ты ведь ни одного дня не работала! Что ты от меня еще хочешь? Почему ты мне постоянно сверлишь мозг! Вопросов больше нет? Свободна! Иди отсюда, я говорю, не хрен бежать за мной! Русский язык понимаешь? Вали, давай!
Ой, а вот прямо сейчас все будет очень плохо.
Мне некуда прятаться. Тот выступ стены, за которым я притаилась – никакое не укрытие, через пару секунд быстро цокающая в мою сторону Олеся меня увидит, закричит, примчится Панин... И что, разве они поверят, что я не имела ни малейшего намерения подслушивать? Честно, я всего лишь пыталась найти комнаты Михаила. Горничная объяснила, как надо переходить в противоположное крыло. Но я заблудилась среди многочисленных лестниц и коридоров. Потом раздались громкие голоса...
«А, сами виноваты. Не надо было так орать, – думаю я, волевым усилием пытаясь придать фасаду равнодушно-независимый вид. Жаль, нет зеркала под рукой, с ним проще привести лицо в порядок. – И вообще, дорогие мои, тут вам не стол, под которым мне пришлось прятаться в ресторанном зале, коридоры открыты для общего доступа, и я имею полное право здесь находиться! Так что смущаться мне нечего! Ничего предрассудительного мною не сделано!
А ведь могла бы, с моим-то потенциалом!»
Напрасные слова, не нужное обуздание эмоций, не пригодившийся аутотренинг.
Олесю не интересуют ни выражение моего лица, ни я сама, ни окружающие люди, похоже, в принципе. Изнемогающая от слез, рыдающая в плотно-сжатые, прилепленные к глазам ладони, она проносится мимо и не обращает на меня ровным счетом никакого внимания.
Вот тебе и ясные глазки, некрашеные, собранные в простой хвост волосы и теплая улыбка. Ко всему этому добру, как выяснилось, прилагаются нормальные такие зубки. А девочка-то – акула, малышка – пиранья! Когда же я прекращу идеализировать людей? Наверное, никогда. Мне уже слишком много лет, чтобы меняться.
Добравшись до комнаты, за дверью которой, судя по звукам, исчез Панин, я на минуту замираю. Приглаживаю взлохмаченную рыжую шевелюру, поправляю черную водолазку, как всегда, выбившуюся из джинсов. У меня имеется шикарный широкий красный ремешок, без вульгарных стразов, просто качественная кожа и эффектная крупная серебристо-матовая пряжка. Отличная вещь, но только по визуальному параметру. Джинсы с этим ремнем сползают на бедра, водолазка то и дело норовит из-под него выскользнуть. В принципе, не смертельно, живот красивый, плоский и еще, наверное, даже чуть-чуть загорелый после недавнего лета. И все же, эх, не умеют турки одновременно делать эффектно и функционально, не умеют!
Стучать в дверь, похоже, можно хоть до скончания века. Никто не торопится открывать. Но, одним хамским поступком больше, одним меньше...
Увы, я снова начинаю влюбляться в Михаила. Елки-палки, просто наваждение какое-то! Но ничего не могу с собой поделать. Если мне интересно, если я чего-то не понимаю – все, муха прилипла к варенью, вырваться, сколько ни бейся, невозможно.
Я нахожусь в странном помещении, это что-то вроде просторного коридора-прихожей, ведущей к виднеющейся вдалеке комнате. Вдоль стен на полках стоят многослойные ряды книг. Панин – педант, фолианты выставлены строго по географическому принципу.
Из японцев, пригретых олигархом, мне знакомы только Басе, Сайге и Миссима. Хотя вот, Кобо Абэ – что-то из его прозы на глаза раньше попадалось, читала. Если я не режу трупы и не печатаю экспертизы, то глотаю книги. Мне нравятся словесные кружева, сплетенные из придуманных жизней и настоящих страстей. Михаилу, похоже, аналогично. Накатывает приступ белой зависти: Панин постиг больше. Неизвестных мне японских имен на корешках книжек великое множество, а ведь я знаю, какое великолепие скрывают их страницы, на них цветет сакура или ветер несет прочь смятые лепестки белых хризантем.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
