Невозможно было думать ни о чем другом, кроме произошедшей трагедии. Даже любовь Барри меркла перед гнетущим чувством утраты. Ее мать лежала сейчас без сознания в соседней комнате. Она так и не успела сказать дочери, что любит ее и хочет быть рядом.
Аликс на минутку закрыла глаза и четко представила лицо Нины. Благородная бледность кожи, пронзительные голубые глаза и загадочная улыбка. Приятно, когда глаза закрыты. Они не болят, слезы не текут против воли. Она откроет их через минутку и посмотрит на луну. Но глаза так и остались закрытыми. Аликс уснула.
Проснувшись, Аликс вышла в гостиную. Барри уже ждал ее. Они обнялись и присели на диван. Тут же появилась миссис Дотт с завтраком и заставила их поесть.
Аликс услышала, как распахнулась дверь в комнату Нины. Послышалась тяжелая поступь Морлинга. Девушка вскочила на ноги и побежала отцу навстречу. На его лице отразилось изумление. Он только сейчас заметил дочь.
— Аликс, дитя, что ты здесь делаешь?
— Жду.
— Чего ждешь? — Морлинг ласково провел рукой по ее волосам. — Теперь можешь пройти к матери. Она хочет тебя видеть.
До Аликс не сразу дошел смысл сказанного. Она ахнула и прижала руки к груди.
— Хочет меня видеть? То есть она не… умрет?
— Нет, конечно. С ней все в порядке… теперь.
В его голосе прозвучала гордость.
Девушка в изумлении уставилась на отца. Его глаза светились триумфом. Только сейчас Аликс поняла, что Морлинг делал на протяжении всей ночи. Он предпринял попытку, выходящую за пределы человеческих возможностей. Своей любовью отец смог отогнать смерть.
— Я не могу понять этого, — прошептала девушка.
— Я сам не понимаю. — Отец обессилено рухнул в кресло.
Аликс смотрела и размышляла, что же изменилось в облике известного дирижера? Когда тот наклонился и уронил голову на руки, девушка поняла и тихо вскрикнула.
Иссиня-черные волосы Морлинга прорезала седина.
Наконец Аликс решилась и легонько дотронулась до его плеча:
— Ты пойдешь со мной? Я хочу повидать Нину.
— Да, конечно.
Аликс взяла отца за руку и повела за собой. Варони лежала на кровати, освещенная слабым светом апрельского солнца. Она была бледна и казалась утомленной. Заметив входящих, Нина слабо улыбнулась.
Девушка упала на колени перед кроватью и с любовью посмотрела на мать. Затем, поддавшись порыву, наклонилась и быстро поцеловала Нину в щеку.
— Аликс… дорогая… это ты? — медленно произнесла Варони. Ее голос был тихим. Казалось, он долетал откуда-то издалека.
— Да, мама. — Девушка вновь поцеловала ее. — Милая мама, это я, Аликс.
— Ты не должна плакать.
— Я не плачу. Тебе вредно разговаривать.
Варони вновь вымучила слабую улыбку.
— Я… в порядке… все хорошо. — Она помолчала. — Но я никогда… не смогу… петь.
— Глупости, — поспешила заверить ее Аликс. — Ты будешь петь еще многие, многие годы.
— Нет. — Ответ Нины был едва слышим. Она словно задумалась, потом с тревогой позвала: — Дитер…
— Я здесь, herzchen. — Морлинг подошел и взял ее за руку.
На лице Варони вдруг появилось выражение триумфа.
— Они никогда… не смогут… сказать: «Ее голос слабеет… она стареет, бедняжка».
Аликс нежно погладила мать по волосам.
— Они скажут… — продолжила Нина, и ее голос окреп. — Они скажут: «На пике славы… она ушла со сцены… ради личной жизни. Мы никогда больше не услышим ее прекрасного голоса».
Нина умолкла и закрыла глаза. Но ее лицо освещала по-детски гордая улыбка.
Девушка посмотрела на мать, не зная, что делать, — плакать или смеяться. И тут она все поняла. Варони права. Она выиграла битву со временем. Нина не познает горечь неудачи. Она приняла решение, которое принесло мир в ее душу. Нина Варони ушла с поля битвы с гордо реющим знаменем.
— Нам лучше уйти, милая. Нина уснула.
Аликс наклонилась и нежно поцеловала мужественную женщину. Затем с отцом вышла в коридор. Он обнял дочку за плечи и провел в гостиную.
— Это правда, что у нее голос пропал? — прошептала Аликс.
— Вероятно. — Морлинг говорил спокойно. — Она сильно пострадала и не сможет больше дышать с частотой, необходимой оперной певице.
— А-а. — Девушка прижалась щекой к теплому плечу отца. — Должно быть, тебе очень грустно. Ты так любил ее голос.
— Да, — тихо произнес тот. — Я любил ее прекрасный голос. Но ее я люблю еще сильнее. — И хитрая улыбка изменила его уставшее лицо. Оно словно просветлело, морщины разгладились. — Вот в чем разница, Аликс. Другие любили только голос. Мы же с тобой, дитя мое, любим ее.
