Сердце стынет понемногу, И у жаркого камина Лезет в голову больную Все такая чертовщина!
Над дымящимся стаканом Остывающего чаю, Слава богу, понемногу, Будто вечер, засыпаю…[3]
— Браво, — неожиданно сказал милорд Верд. — Мне понравилось. Хотя сложно представить вас курящей.
— А меня стихотворение шокировало, — заявил милорд Милфорд. — Дама — и курить… Фи.
Я улыбнулась.
— А почему стихотворение не о любви? — съехидничал гость хозяина дома. — Дамам же положено любить стихи о любви!
— Не знаю, как у других дам… Плохо у меня, наверное, с любовью, — рассмеялась я, краем глаза заметив, что милорд Верд нахмурился еще больше.
— Госпожа Лиззард, — никак не мог уняться милорд Милфорд. — Может быть, вы еще и поете?
— Только если решусь нанести вам серьезную душевную травму.
Не говорить же ему, что я пою только в состоянии тяжелого алкогольного опьянения. И исключительно романсы. И исключительно мимо. Но тогда у меня душа поет — и какие там ноты…
— А почему такой выбор стихотворения все же? — спросил у меня милорд Верд.
— Осень же…
— Осень, — согласился милорд. И в его голосе послышалась какая-то тоска.
— Да бросьте вы, господа… И дамы! Осень — это не повод для грусти, — продолжил улыбаться милорд Милфорд, но мне в его улыбке почудилось что-то ненатуральное. Будто ему и самому было ничуть не веселее, чем его другу, но он изо всех сил старался его вовлечь в разговор и отвлечь от мрачных мыслей.
— Милорд Милфорд, могу я задать вам вопрос? — проговорила я.
— Попробуйте, — усмехнулся он.
— Вот вы говорите, что дамам положено любить стихи о любви. А вам? Вам лично какие стихи положено любить?
— Прославляющие величие Империи, без сомнения, — ответил начальник контрразведки.
— А вам, милорд? — совсем уж осмелела я и обратилась к хозяину дома.
— Я вообще стихов не люблю. Больше устав военной службы. — Милорд упорно пил мутный гномий самогон. И становился еще мрачнее.
— Не верьте ему, госпожа Лиззард, — рассмеялся его гость. — На самом деле у Рэ натура нежная. И изысканное стихосложение ему нравится. Только он это скрывает. Ему не по статусу.
— Вот именно, — отрезал милорд. — Мне много что не по статусу.
— Вы что-то еще хотели спросить, госпожа Лиззард? — поинтересовался у меня внимательный начальник контрразведки.
— Да, — не удержалась я.
— Спрашивайте, — разрешил мне хозяин дома.
— А почему вы называете друг друга так странно?
— Шир и Рэ? — улыбнулся милорд Верд.
— Именно так, — кивнула я.
— Понимаете… — заговорил милорд Милфорд. — Когда мы познакомились в академии — нам, кстати, было по четырнадцать лет, как вашим сыновьям… В общем, Рэ тогда бунтовал и отказывался отзываться на фамилию отца…
— Усеченную фамилию, — поправил его мой хозяин. — Не Тигверд же. А так — для бастарда — Верд.
— Ты же понимаешь, что тогда еще наследный принц Фредерик ничего большего для тебя сделать не мог, — мягко сказал ему друг.
— Понимаю, — пожал плечами незаконнорожденный сын императора.
— Так вот кадет первого курса требовал, чтобы его называли Рэ — по роду матери. И только я один согласился. И потребовал в ответ то же самое. Позвольте представиться, госпожа Лиззард. — Начальник контрразведки поднялся.
Я не усидела и поднялась тоже.
— Эдвард Грегори Шир, милорд Милфорд.
И он церемонно склонился передо мной. Я присела в реверансе и протянула ему руку. Он над ней склонился и вежливо коснулся губами кончиков моих пальцев.
— За знакомство надо выпить, — дал сам себе распоряжение милорд Верд. И сам поспешил его выполнить. В результате у мужчин в руках оказались рюмочки с гномьим самогоном, а у меня — вишневая наливка.
Мы выпили.
Я во все глаза смотрела на начальника контрразведки, ожидая продолжения рассказа. Не дождалась. Поэтому спросила:
— То есть Шир вы по матери?
— Именно так, миледи. Милфорд — титул не родовой, а пожалованный императором за заслуги. И тогда я еще им не был. А на фамилию отца я не откликаюсь. Вообще.
Больше в разговор его завлечь не удалось. Милорды выпили еще. Потом еще. И милорд Милфорд удалился. Хозяин дома пошел его провожать, перед этим отпустив меня отдыхать.
