Лицо Болеслава, который мог войти в историю как великий полководец, сияло радостью, чистой и незамутнённой. Он верил в свою счастливую звезду, и Владиславу стало его жаль, ведь он сам когда-то был таким же. Однако слабость князя-кесаря, который знал, что в тылу католического войска уже находятся прошедшие вверх по течению Вислы варяги и лесовики, была очень недолгой. Владислав вспомнил о том, как после поражения под Пырыцей, когда он был слаб, младшие братья и их мать Саломея фон Берг издевались над ним и его детьми, как поклявшиеся ему в верности польские дворяне покидали его и уходили под руку князей-принцепсов. А ещё перед взором Владислава пронеслись картины разорённых и сожжённых стоявших на его землях деревень и городков посланными против него младшими Пястами уграми и наёмниками. Как же тяжко ему было все эти годы! И если бы не поддержка германского короля Конрада Третьего да немногие преданные воеводы, то ему и его детям пришлось бы умереть либо бежать. Всё это заставило князя-кесаря собраться, вновь возненавидеть Болеслава и пожелать ему скорейшего поражения.
Моравские князья поддержали порыв князя-принцепса одобрительными выкриками. Пётр Власт, который одно время считал себя покровителем Болеслава, вскинул сжатую в кулак правую руку и потряс ею. Архиепископ благословил молодого полководца. А затем все люди в шатре одновременно посмотрели на Владислава.
Князь-кесарь понимал, что они ждут его слова, и он ещё раз взглядом пробежался по лицам участников военного совета. Правители Моравии, холёные солидные мужчины и воины, некогда обещавшие ему вооружённую поддержку, но обманувшие его. Пётр Власт, душеприказчик Болеслава Кривоуста, который не дал ему в своё время стать королём Польши. Архиепископ Пётр, когда-то клявшийся помогать ему во всех делах, если он нападёт на поморян и поможет семейству Грифинов вновь стать князьями этого венедского племени, но опять-таки обманувший его на том основании, что Владислав потерпел поражение. Ну и брат, самый главный враг и конкурент в борьбе за корону. Все они ожидали, что Владислав возразит Болеславу. Однако прожитые годы научили князя-кесаря быть осторожным, и он решил всех обмануть. Поэтому встал, подошёл к брату и, напустив на лицо самое благостное выражение, какое только мог, опустился перед ним на левое колено. Болеслав этим был удивлён, а Владислав обеими руками обхватил правую ладонь князя-принцепса и заговорил:
– Брат мой, прости меня. Я виноват перед тобой, ибо когда-то вся моя ненависть была направлена против тебя. Это было неправильно, и хотя я старше тебя и у нас разные матери, знай, что после того, как мы вместе прошли по пыльным дорогам войны, моя душа очистилась. Я понял, что зря тратил годы своей жизни на распрю с тобой и другими моими родственниками. Поверь, я искренне раскаиваюсь в этом и при свидетелях говорю, что, как только мы вернёмся в Польшу, моё семейство признает тебя своим королём. Так будет правильно, ибо ты сильнее меня, моложе, чище душой и крепче в христианской вере.
Владислав, внутренняя суть которого ликовала, замолчал, и по его щеке поползла слеза. Ошарашенный Болеслав, который не ожидал ничего подобного, помог старшему родичу подняться и промямлил:
– Благодарю, брат… Благодарю…
Князь-кесарь отпустил руку Болеслава и, поклонившись ему, словно своему сюзерену, сказал:
– Приказывай, мой король. Где мне встать?
Болеслав изначально планировал поставить десять тысяч воинов Владислава в центре, куда наверняка придётся основной удар язычников, но сейчас помедлил и переменил своё решение:
– Ты встанешь на левый фланг, брат. Стереги дорогу, по которой мы пришли, и прикрывай нас. В центре – моё войско. Моравские дружины будут на правом фланге, а отряды воеводы Петра и архиепископа составят наш резерв и обеспечат охрану тыла. С Богом!
Расклад на битву устраивал всех, планы и схемы обсуждались уже не раз, а потому военный совет закончился.
Старший Пяст прибыл к войску, отдал необходимые распоряжения, и вскоре все отряды католиков выдвинулись в поле между своим лагерем и Старогардом. С помощью волов катапульты оттянули в тыл. На их позициях встали отряды Болеслава, а на флангах выстроились войска Владислава и моравских владетелей. Крестоносцы приготовились к битве, и перед боевыми порядками появились многочисленные священники, которые хором стали произносить молитву:
– Святой архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола! Будь нашей защитой! И да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих души! Да низвергни их силою Божией в адов огонь! Аминь.
Последнее слово молитвы, которую поддержали многие воины, пронеслось над полем битвы и растворилось в воздухе. Над землёй парили ласточки, видать, к вечеру будет дождь. В пока ещё чистых синих небесах ласково светило солнышко. От недалекой мелкой речушки, притока Вислы, долетал прохладный ветерок. И если бы не появившиеся на другом конце поля венеды, которые подошли на выручку осаждённому городу, да не изготовившиеся к драке католики, был бы самый обычный летний день.
Язычники быстро приближались, они решили вступить в бой сходу. Впереди несколькими колоннами двигалась поморянская пехота, воины в броне, с длинными копьями и щитами почти в человеческий рост. На флангах, обгоняя их, появились кавалеристы пруссов на отличных лошадях и в кожаных доспехах, обшитых костяными и металлическими бляхами. Венеды и их диковатые союзники накатывались, словно поток в половодье, и военачальники католиков ожидали, что вскоре они остановятся. Однако не тут-то было. Поморяне упрямо шли на врагов, и вскоре ляшские лучники смогли осыпать их стрелами.
Залп! И рой метательных снарядов, будто большая стая птиц, взмыл в небеса и сверху обрушился на языческую пехоту. Вот только потерь венеды почти не понесли, ведь не зря щитоносцев Померании считали одними из лучших в Европе. По команде сотников идущие в центре построения воины подняли над головой свои щиты и приняли на них вражеские стрелы. А затем передовой отряд язычников схлестнулся с бойцами из племени куявов, которые находились на острие атаки.
Щиты ударили в щиты. Длинные копья поморян пронзали тела куявов, а те били их в ответ. Мечи сталкивались с топорами, а дубины с шестопёрами. Всё смешалось, и следом за языческой пехотой в строй врагов врубились пруссы. Крики людей, ржание лошадей, грохот сталкивающегося металла. Боевые кличи «Перкуно!» и «Святовид!» разрезали польское «С нами Бог!». На помощь первой поморянской колонне подошла другая, а за ней третья. Отряды ощетинившихся сталью и прикрытых щитами венедов один за другим вонзались в строй католиков, и те замялись, ибо ярость и напор язычников были необычайно сильны.
Князь-кесарь, который так и не удосужился надеть доспехи, сидел на боевом коне и наблюдал за ходом сражения со стороны. Он ожидал, что Болеслав растеряется и кинет в бой резервные отряды Петра Власта и наёмников церкви. И Владислав не ошибся. Молодой князь-принцепс, который видел, что центр вот-вот может быть прорван, вызвал на подмогу тыловые отряды. И когда они уплотнили центр, позади них из лесного массива, легко сбивая слабые заслоны, появился бронированный хирд варягов.
