Она ощущала их одобрение, пока шла своим нелегким путем сквозь строй высоких деревьев. Один лишь знак, что она в панике повернет назад, – и они бы надвинулись на нее удушающей массой, давящим протестом. Ветви превратились бы в руки, узловатые и корявые, готовые сомкнуться на горле, а листва на деревьях повыше свернулась бы и сложилась, как внезапно закрытые гигантские зонты. Поросль пониже, повинуясь приказанию, превратилась бы в терновник с миллионом колючек, где притаились бы, рыча и сверкая глазами, звери из неведомого мира. Явить страх означало явить непонимание. Леса не знают жалости.
Дебора шла по тропе к пруду, левой рукой придерживая матрас и коврик на плече, подняв правую в приветствии. Это был знак уважения. Она остановилась у пруда и опустила на землю свою ношу. Матрас будет ее постелью, коврик – покрывалом. Она разулась – тоже в знак уважения – и легла на матрас. Потом, накрывшись ковриком до подбородка, вытянулась на спине, глядя в небо. Теперь, когда испытание тропой окончилось, страх исчез. Леса приняли ее, и пруд был последним местом отдыха, входом, ключом.
«Я не буду спать, – думала Дебора, – я просто буду лежать здесь без сна всю ночь и ждать утра, но это будет вроде вступления в жизнь, как будто конфирмация».
Звезды высыпали гуще, чем прежде. В небе не осталось места без точечки света, и каждая звезда была солнцем. Некоторые звезды, думала она, только что родились, они раскалены добела, а другие – мудрые, они холоднее, ближе к завершению. Закон охватывает их всех, отмечает мятежные тропы, но как они летят и как падают, зависит от них самих. Такой мир, такая тишина, такой внезапный покой, все возбуждение улеглось. Деревья более не грозят, а оберегают, и пруд – это первобытный водоем, первый, последний.
Теперь Дебора стояла перед калиткой, у самой границы, и там была женщина, которая, протягивая руку, требовала билеты.
– Проходи, – сказала она, когда Дебора поравнялась с ней, – мы видели, как ты подходишь.
Калитка превратилась в турникет. Дебора толкнула его и, не встретив сопротивления, прошла.
– Что это? – спросила она. – Я и вправду наконец здесь? Это – дно пруда?
– Могло быть и так, – улыбнулась женщина. – Способов много. Просто случилось, что ты выбрала этот.
Другие люди напирали сзади, стремясь пройти. У них не было лиц. Они были лишь тени. Дебора посторонилась, чтобы пропустить их, и тут они пропали: оказалось, это призраки.
– Почему только сейчас, ночью? – спросила Дебора. – Почему не днем, когда я приходила к пруду?
– Это такой фокус, – сказала женщина. – Ловишь нужный момент. Мы все время здесь, наша жизнь течет рядом с вашей, но никто этого не знает. Фокус легче удается ночью – вот и все.
– Так я, значит, вижу сон? – спросила Дебора.
– Нет, – сказала женщина, – это не сон. И не смерть. Это тайный мир.
Тайный мир… Что-то такое, о чем Дебора всегда знала, и теперь картина прояснилась. Память об этом и облегчение были так безмерно велики, что, казалось, что-то взорвалось в ее сердце.
– Конечно… – сказала она, – конечно же…
И все когда-либо бывшее встало на свои места. Дисгармония исчезла. Радость оказалась невыразимой, порыв чувства словно на крыльях воздуха поднял ее прочь от турникета и женщины, и к ней пришло полное знание. Вот что это было – поток знания.
«Значит, все-таки это не я сама, – подумала она, – я знала, что не я. Просто мне дали такое задание».
И посмотрев вниз, она увидела слепую малышку, которая пыталась найти дорогу. Жалость охватила Дебору, она наклонилась и положила руки на глаза девочки, и они раскрылись, и оказалось, что это она сама в два года. И она вспомнила. Это было, когда умерла ее мать и родился Роджер.
– Это совсем не важно, – сказала она девочке. – Ты не потерялась. И не надо больше плакать.
Тогда ребенок, который был она сама, растаял, растворился в воде и в небе, и радость набегающего потока усилилась так, что тела не стало совсем – осталась лишь сущность. Не было слов – только движения. И биение крыл. Превыше всего – биение крыл.
– Не отпускай меня!
Это был стук сердца в ушах, и крик, и она видела, как женщина у турникета протянула к ней руки, чтобы удержать. Потом наступила такая темнота, такая мучительная, ужасная темнота, и снова – нарастающая боль во всем теле, свинцовая тяжесть в сердце, слезы, непонимание. И голос, говорящий «нет!», был ее собственный резкий, повседневный голос, и смотрела она на беспокойные деревья, черные и зловещие на фоне неба. Одна рука была безвольно опущена в воду пруда.
Дебора села, продолжая рыдать. Рука, побывавшая в пруду, была мокрой и холодной. Девочка вытерла руку о коврик. И вдруг ее охватил такой страх, что тело обрело власть над собой, и, отбросив коврик, она кинулась бежать по тропе, и теперь темные деревья насмехались над ней, а приветливость женщины у турникета обернулась притворством. Безопасность была в доме, за задернутыми шторами, надежность – с бабушкой и дедушкой, спящими в своих постелях, и, как лист, гонимый ураганом, Дебора пронеслась по лесу, через серебряно-росистый луг, вверх по ступенькам позади террасы и, через садовую калитку, к задней двери.
Спящий, надежный дом принял ее. Он был похож на старого, степенного человека, который перенес много испытаний и обрел опыт. «Не обращай на них внимания, – словно говорил он, кивая головой (а есть у дома голова?) в сторону оставшихся за спиной лесов. – Они-то не внесли никакого вклада в цивилизацию. Я – другое дело: я создан человеком, и я не то что они. Твое место здесь, дитя мое. Устраивайся поуютнее».
Дебора поднялась обратно наверх, в свою спальню. Здесь ничто не переменилось. Все то же самое. Подойдя к открытому окну, она увидела, что леса и луг как будто совсем не изменились с того момента – бог знает сколько времени тому назад, – когда она стояла здесь, решая, идти ли к пруду. Единственная перемена случилась в ней самой. Возбуждение ушло, напряженность – тоже. Даже ужас тех последних мгновений, когда испуганные ноги принесли ее к дому, казался ненастоящим.
Она задернула шторы, совсем как это сделала бы бабушка, и забралась в кровать. Ее ум был занят сейчас практическими трудностями – как объяснить, почему матрас и коврик оказались около пруда. Уиллис может найти их и сказать дедушке. Ощущение своей подушки и своего одеяла ее успокоило. Обе эти вещи были привычны. И усталость тоже: это была обычная телесная боль – такая бывает, если слишком много прыгать или играть в крикет. Вопрос, однако, в том – и последним осознанным усилием мысли было решено отложить его решение до утра, – что реально? Безопасный дом или тот тайный мир?
2
Когда Дебора проснулась утром, она сразу же поняла, что настроение у нее плохое. И таким оно будет весь день. Глаза болят. Шеей не пошевелить, а во рту – вкус, как от магнезии. К ней в комнату тут же вбежал Роджер, с лицом улыбающимся и свежим после сна без сновидений, и запрыгнул на кровать.
