— Фодки нет?
— Нет, — улыбнулся я и широко распахнул чемодан.
— А это что? — у таможенника снова, как при первой нашей встрече, округлились глаза.
Рядом с грибами я упаковал три пластиковые двухлитровые канистрочки. Они были невесомыми, чистыми и пустыми. В них мы с Молчановым покупали жидкий брусничный концентрат. Его разводили водой из-под крана. Получался отличный морс. Три пустые канистры с широкими удобными горлышками я решил взять с собой. Это сейчас пластиковых бутылок — горы на каждой свалке. А раньше таких и не видывали. Думаю, пригодятся. Буду возить в них с Украины повидло. Вишневое, грушевое, абрикосовое. Можно варенье, самогон, мед. А то таскаешь через всю страну мутные трехлитровые банки. И тяжело, и непрактично. А тут — легкая, удобная, прозрачная бесплатная тара.
— Зачем фам пустые емкости? — спрашивает таможня.
— Надо, — говорю.
— Фы можете объяснить, что в них?
— В пустых канистрах?
— Да.
— В которых ничего нет?
— Да, так.
— А вы как думаете?
— Думаю, они не дейстфительно пусты.
Разговор принимал шизофреническую окраску. Откуда-то срочно явился переводчик. Энергичный и шустрый:
— Что в канистрах?
— Говорю вам — ничего. — Объяснять, что в СССР нет пластмассовой тары, как-то, думаю, унизительно и непатриотично.
— Фы еще тогда показались мне сомнительным человеком, — напоминает таможня.
— Когда это? — не понял переводчик.
— Да перевез он недавно через границу ящик водки, — объяснил Молчанов. — Подумаешь.
— А-а.
— Сейчас мои потозрения усилились, — сказал таможенник. — Они не пустые.
— Давайте отвинчу крышку, — говорю. — Посмотрим.
— Не прикасайтесь, — рука в белой перчатке легла на чемодан.
Таможенник что-то начал объяснять переводчику.
— Он хочет вызвать экспертов, — коротко перевел тот.
Потом они долго куда-то звонили. Наконец явились какие-то люди в голубых халатах. Взяли мой чемодан с грибами и пустыми канистрами. Куда-то отнесли, предварительно натянув резиновые перчатки. Через час вернули чемодан, рядом поставили канистры. Сказали что-то таможеннику, развели руками и извинились. Помню немое удивление таможни: «Эти странные, загадочные русские зачем-то вывозят из страны пустую тару. Наверное, взяли откуда-то пробы воздуха. Думают, опять перехитрили. Не вышло». Чтобы хоть как-то досадить, признается язвительно:
— Мы продули фаши бутылки.
— Вот как? — Я делаю огорченное лицо: задание сорвано, все пропало, предстоит трудное объяснение с Центром. И все же складываю канистры обратно в чемодан.
— Проходите, пожалуйста.
Наконец заветная дверь на летное поле открылась, и мы бросаемся к родному самолету. На радостях Молчанов забывает портмоне. Обнаруживает пропажу только после дозаправки в Мурманске.
Як-40 летит на высоте нескольких тысяч метров. Мы возвращаемся домой. Молчанов то и дело наведывается к пилотам. Что там? Есть ли новости?
Наконец, через мурманских диспетчеров летчики связались с Киркенесом. Дежурному норвежского аэропорта подробно объяснили, где могут быть деньги.
— Пусть на стойке посмотрит, на стойке, — горячится Молчанов.
— Хорошо, — неторопливо говорит дежурный. — Схожу посмотрю.
— Он посмотрит, — передали нам по цепочке мурманчане.
Десять минут томительного ожидания. Наконец приходят обнадеживающие сведения. Вернулся дежурный и сказал:
— Да, там, на стойке регистрации, лежит черное портмоне.
— Он его взял? — не выдерживает напряжения Молчанов.
— Спросите у дежурного, — просят мурманского диспетчера летчики, — он забрал бумажник?
Пауза. Помехи. Наконец связь восстановлена.
— Нет. Он его не взял.
— Как не взял? Почему?!
— Вы же не просили, — спокойно отвечает норвег. — Но, если надо, я позже его заберу. Перед окончанием смены.
Молчанов взвыл и схватился за голову:
— Нет, они нормальные? Эти тупые, тупые, тупые капиталисты меня доконают.
Запуск разрешаю!
Как-то позвонил Вася Черный, бывший финансист, из разорившихся. Мы были мало знакомы. Не встречались лет пять. И вдруг звонок. С чего бы? Начал с претензий.
— Зря указал мой домашний телефон на ракете. Говорил же тебе…
Вася, Василий Никитич, давно не работал в банке, но по привычке обращался ко всем на ты. Голос его, как всегда, был глухой и недовольный. Голос для банкира — рабочий инструмент. Злой и раздражительный, к примеру, для безнадежных дебиторов, вредных клиентов и назойливых просителей.
«Банка нет, а голос остался», — успел подумать я.
— Предупреждал же — будут звонить, требовать денег, — продолжал недовольно Вася. — Третий день какой-то чукча донимает. Замучил всех домашних.
— Чукча? В каком смысле?
— В прямом. То ли с Нарьян-Мара, то ли с Койды. В командировку приехал. Каждый час звонит из гостиницы: «Банка? — спрашивает. — Кредит дай, однако. Деньги очень-на нужны. Новая лодка покупать нада».
— Так вроде уже нет банка, — говорю.
— Давно закрылись. А реклама только сейчас сработала.
— Ничего не понимаю. Какая реклама?
— Он номер моего телефона увидел в тундре. На какой-то лодке. А лодка сделана из обшивки ракеты.
— Неужели…
— Ну да, той самой. Вот и звонит.
Мир устроен разумно и правильно. Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался, поступки выстраиваются в длинную, непрерывную цепь событий. Связанные тайными нитями, они непрестанно перекликаются, вытекают одно из другого. Жизнь — не дискретные, хаотичные, разрозненные движения (хотя иногда кажутся таковыми), а сплошная, непрерывная линия. Все сделанное когда-то имеет свое продолжение.
Конец двадцатого века. Время рождения массового предпринимательства. На каждом углу броские вывески: кооперативы, банки, фонды, торговые дома. Ваучерами торгуют на улицах и рынках. Везде. В мясных, овощных и даже рыбных отделах. Головы вчерашних советских людей посещают безумные коммерческие идеи. Цель одна — заработать быстро, много и без напряжения. За активными штатскими в бизнес потянулись энергичные военные. Звонит как-то ракетчик Ваничкин, тот самый, с которым я познакомился на космодроме «Песецк», и говорит…
