13
– Жуткая история. – Афанасьев покачал головой. – Думаю, о том, что в дом забрались, нужно сообщить в полицию. Вряд ли это совпадение, что нашли эти кости и тут же кто-то влез к Соне. Нет, этот «кто-то» отлично знал, что ее там ночью не будет. Но что искали?
– Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. – Влад решил не говорить о негативах и альбоме. – Соня сказала, что ничего не пропало.
– Ну, либо то, что искали в доме, спрятано так, что Соня не знает, либо это нечто, чему она не придавала значения. – Афанасьев прислушивается к возне мастера у двери. – Врежем два замка, а изнутри сделаем задвижку. Но здесь надо ворота менять и забор нормальный ставить.
– Со стороны реки могут зайти. – Елена Станиславовна вздохнула. – К сожалению, мы бессильны что-то сделать. Чужие не проникнут, конечно – только я думаю, что здесь замешан кто-то свой, местный, кто жил тут еще до всей этой нелепой дворцовой застройки с лебедями и чучелами.
– Мне пошуметь придется. – Мастер заглянул в гостиную. – А хозяйка спит.
– Сейчас ее разбужу, шумите. – Елена Станиславовна поднялась. – Владик, ставь тарелки, будем обедать. Дмитрий Владимирович, и вы с нами садитесь. А я Соню растолкаю, что ж теперь, если человеку надо работать. Она раньше ляжет спать, и все. Владик, не сиди, накрывай на стол.
Елена Станиславовна пошла в спальню Сони.
Она всегда жалела эту девочку. С рождения наблюдая ее, она стала невольным свидетелем того, что происходило в семье Шумиловых. Жесткий, властный профессор Шумилов никогда не вникал в дела, которые прямо или косвенно науки не касались. Его жена, Тамара Кузьминична, была его ассистенткой и также фанатично относилась к работе. Из троих детей профессора только Николай пошел по стопам отца, по мнению Елены Станиславовны, наука от этого отнюдь не выиграла, но чопорный профессор не простил остальным детям их «предательства» и вычеркнул их сначала из жизни, а потом из завещания.
Иногда Елена Станиславовна думала о том, что такие люди не должны рожать детей и вообще заводить семью. У них не хватает душевных сил, чтобы любить еще кого-то, кроме дела, которому они фанатично служат. Но родилась Лиза, а потом Соня. Лиза интересовала профессора, потому что была гениальна, и дед это ценил. А Соня… Когда стало понятно, что Лиза больна, и болезнь ее неизлечима, Шумилов настоял, чтобы родился еще один ребенок. Невестка этого не хотела, но пришлось подчиниться. Так появилась Соня – ненужная, нежеланная, а после – ненавидимая матерью.
Поглощенную Лизой Наталью Шумилову раздражала необходимость заниматься Соней. Девочка оказалась живой и любознательной, для нее пришлось нанять няню, а присутствие няни нервировало Лизу. Тогда же Оржеховская стала замечать, что мать девочек сходит с ума – сначала это объяснялось затянувшейся послеродовой депрессией, которую никто не считал нужным лечить, но со временем стало понятно, что с Наташей что-то не то. Беседовать на эту тему с кем-то из Шумиловых было бессмысленно, и проблема с каждым годом усугублялась. Позже, осматривая Соню, доктор Оржеховская все чаще обнаруживала следы побоев. На вопрос, кто это сделал, Соня опасливо кивала на сестру – Лиза росла и становилась агрессивной, а мать никак не препятствовала ее нападениям на младшую дочь.
Последней каплей стало лето, когда пропала Лиза.
Соню привезли на дачу с едва зажившим переломом – Лиза напала на нее во сне и ударила ножкой табурета, сломав ключицу. Левая рука девочки почти не действовала, были повреждены нервные окончания, и Елена Станиславовна забирала Соню к себе, чтобы делать с ней упражнения. То, что девочка может остаться инвалидом, никого из Шумиловых не волновало. Профессор Оржеховский, осматривая Соню, только головой качал – очень, очень плохо.
– Папа, я не понимаю, почему ты не поговоришь с Иваном Николаевичем. – Елена горячилась, и отец расстраивался. – Это ужасно! У Наташи, похоже, развилась шизофрения, и на фоне болезни она ненавидит Соню так же сильно, как обожает Лизу. Поговори с профессором, вы же друзья.
– Лена, ты не понимаешь, о чем просишь. – Отец вздыхал. – Иван – человек очень своеобразный. Для него главное – чтоб все было идеально, по крайней мере, выглядело идеальным. Он помешан на контроле, а тут вещи, которые он контролировать не может – болезнь Лизы и неадекватная невестка. И он делает вид, что ничего не происходит, понимаешь? А страдает Соня. Ты почаще зазывай ее к нам, эта несчастная девочка у них просто чахнет. Как она еще не озлобилась, ума не приложу, другая бы уже…
Но Соня не озлобилась. Она носилась по улицам Научного городка со своими приятелями, загорелая дочерна и любознательная. Елена Станиславовна, доверяя ей своего Владика, иногда думала: дети вырастут, три года – совсем небольшая разница в возрасте…
И вот сейчас Владик рядом с Соней – он, конечно, не знает о надеждах матери, но Соня ему нравится, она не может не нравиться, это очевидно.
– Соня, вставай завтракать.
Все эти годы Елена Станиславовна старалась быть рядом с ней – помогать, поддерживать, давать советы, иногда и ругать, если за дело. Она понимала, что нет у нее на это никакого права, но Соня, похоже, воспринимала такое отношение как должное, и это успокаивало.
– Вставай, детка, пора.
Соня открыла глаза и нахмурилась. Она хочет спать, но где-то в доме ужасный стук, и этот стук как будто звучит в ее голове, отдает в макушку. У нее болит голова – как обычно, если случается недосып.
– Что…
– Врезаем новые замки. – Елена Станиславовна присела на край кровати. – Дмитрий Владимирович прислал мастера. Вставай, будем обедать, Афанасьев с нами.
Соня едва соображает. Замки? Откуда новые замки? И почему Афанасьев здесь? Что все это значит? Ведь она хочет спать и вообще собиралась провести весь день в одиночестве, а под вечер забрать свои герани и уехать обратно в Александровск, там хоть и пыльно, зато нет Козявки, Дарика и ненормальной истории с обыском дома и видеокамерами тоже нет.
Тем более что Лиза нашлась и, наверное, нужно будет вскоре заняться похоронами.
А тут еще полный дом людей, которые никуда не собираются уходить и даже расположились обедать.
Соня перевела взгляд на Елену Станиславовну. К ней она привыкла, помнит ее столько, сколько помнит себя, и ее попытки командовать или вмешаться в некоторые события воспринимаются ею как нечто обычное. Соня помнит, как бранила ее Елена Станиславовна, когда зимой увидела в городе без шапки. И помнит свое ощущение – она готова была снова бежать без шапки, только чтоб ее за это отругали, потому что это значило, что ее, Сонино, благополучие кому-то важно. Пусть это просто соседка по даче, но ей не безразлично.
Детство прошло, а Елена Станиславовна осталась. Соня привыкла разговаривать с ней или советоваться, она никогда не задавала себе вопрос – а почему, собственно, соседку так волнует ее жизнь, зачем она вникает в ее дела? Просто было так, и все. Соня очень боялась, что их отношения могут измениться.
